Я никак не ответила на его выпад. Начни я спорить и отстаивать свою точку зрения, – все было бы еще хуже. Я для них – чужая, и любая критика с моей стороны все рано будет восприниматься, как замечания выскочки, возомнившей себя кем-то. Мне было обидно услышать такие слова из уст этого врача. Еще вчера я полагала, что смогу влиться в их коллектив. Очевидно, я ошиблась.
Во время второй операции, на которой нам с Патриксоном помогал Ельзи, я молчала. Так же молча я покинула операционную и направилась в санпропускник переодеваться.
Войдя в отделение в десять минут третьего, я тут же направилась к сестринскому посту. Николетт встретила меня с теплой улыбкой на устах (за что ей огромное спасибо):
– Доктор Оусен ожидает вас в кабинете доктора Ригарда.
– Она давно пришла?
– Да, минут двадцать назад.
– Спасибо, Николетт.
Интересно, что заставило приму явиться так рано?
Ответ на свой вопрос я получила, как только вошла в кабинет Одьена. Оусен восседала в одном из кожаных кресел, стоящих здесь, и распивала ароматный кофе, улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба. Доктор Ригард, следует заметить, тоже не скучал: попивая все тот же ароматный кофе, он так же улыбался ей в ответ. УЛЫБАЛСЯ!!! Оказывается, этот хранитель-социопат не только умеет улыбаться, да еще и на флирт реагирует!!!
– Здравствуйте, – произнесла я. – Простите за опоздание.
– Ничего страшного, – грациозно махнула рукой Оусен. – Одьен напоил меня вкусным кофе.
«Одьен»… Неслабо! И это – обращение к руководителю отделения в присутствии его подчиненной!
– Не думаю, что Ней нужна тебе во время осмотра, – произнес Одьен, продолжая плотоядно улыбаться этой «кукле».
– Ты прав, – «кукла» повернулась ко мне и с ухмылкой произнесла: – Когда закончу, загляну к вам в ординаторскую.
«Когда закончу». Она забыла пояснить, что именно закончит: клеить Ригарда или осматривать мою пациентку?
– Вы можете идти, – кивнул Ригард.
По неизвестной причине, именно в этот момент я почувствовала себя оплеванной. Ощущение собственной незначительности и стороннего безразличия к моей персоне стали особенно остро травить душу. Наверное, все дело в том, что, глядя на Кейдж Оусен в кабинете Одьена, я вдруг поняла, что эта женщина очень гармонично вписывается в окружающую обстановку. Будто само кресло, в котором она восседала, выпрямив свою спину, и маленькая чашечка кофе, которую она столь изящно держала в руках, были специально созданы для нее. В эту идеальную картину укромного места для двух красивых хранителей не вписывалась лишь одна я, стоящая на пороге кабинета Ригарда. Я настолько сильно почувствовала себя лишней, что невольно в моей голове возник вопрос: а не лишняя ли я вообще в этом мире?
Я двигалась по коридору, не в состоянии понять, куда именно иду, а главное, зачем я вообще куда-то иду. Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Просто выйти на улицу и постоять там, глядя зеркалами опустошенной души на все еще живой мир. Почему меня так забрало? Что вообще со мной происходит?
– Алексис!!!
Я обернулась и не понимающе взглянула на Айени Ригарда, с которым разминулась на лестнице.
– Вы меня звали?
– Да, вообще-то.
– Что-то случилось?
– Пожалуй, этот вопрос мне следует задать вам. Что-то случилось, Алексис?
– Нет, ничего, – покачала головой я, продолжая стоять на месте.
– Ладно, – Айени собирался было пойти дальше, как вновь обернулся: – Могу я попросить вас об одолжении?
– Конечно.
– Не могли бы вы передать своему руководителю некоторые документы?
– Хорошо, – пожала плечами я.
– Правда, они в моем кабинете. Вас не затруднит подняться вместе со мной?
В этот момент я очнулась. Стиль давно известен, но вот я все-таки умудрилась угодить в ловушку.
– Не затруднит, – ответила я и поплелась следом за Айени.
Отделение нейрохирургии располагалось на два этажа выше нашего. Я прошествовала мимо сестринского поста, где кроме сестер находились еще два врача, и, кивнув им в знак приветствия, вошла в кабинет Айени Ригарда, который любезно пропустил меня вперед.
– Присаживайтесь.
Я плюхнулась в одно из кресел, обтянутых темной замшей, и сложила руки на груди.
– Кофе будете?
– Не знаю, стоит ли мне пить кофе в вашем кабинете, – угрюмо заявила я.
– А почему нет? Я, вроде бы, не кусаюсь, – засмеялся Айени, и я невольно улыбнулась в ответ.
– Тогда буду.
Спустя несколько минут у меня в руках была маленькая фарфоровая чашечка с кофе. Взглянув на нее, я задумалась над тем, как смотрюсь в этом кабинете. Маленькое, болезненно худое создание в зеленом хирургическом костюме, сгорбленное в огромном кресле, купить которое с одной зарплаты не смогло бы даже при очень большом желании. И снова в памяти всплыл образ Кейдж Оусен. Чего мне не доставало? Туфель на высоком каблуке? Дорогих колготок или выглаженного белоснежного халата? Нет, надень я все это – ничего бы не изменилось. Я лишняя, потому что чувствую себя лишней.
Я подняла глаза и взглянула на Айени. Беспокойство… С чего, вдруг? Наверное, слишком отстраненной выгляжу. Хотя, таких мужчин как Айени, это должно цеплять.
В этот момент я чуть было не рассмеялась, но одернув себя, просто улыбнулась столь очевидному предположению.
– Кстати, где мое персональное «спасибо»? – Айени присел в соседнее кресло.
– Спасибо. Хотя, честно говоря, не думала, что вы обратите на этого пациента внимание.
– Вы так рьяно пытались отстоять его интересы, что меня это воодушевило. Кстати, моего брата тоже.
– Доктора Ригарда? – не поняла я.
– Угу… – улыбнулся Айени. – Я вижу, вы удивлены? Это притворство или вы на самом деле не знаете, благодаря кому оперировал именно я?
– Не знаю.
– Ваш руководитель был весьма настойчив, когда убеждал меня в необходимости бесполезной экстренной операции.
Я улыбнулась.
– Так вы об этом… Напомню, доктор Ригард, что я присутствовала во время вашей с ним беседы.
Айени нахмурился:
– Разве вы были в моем кабинете вчера?
– Нет, – пожала плечами я. – Я вообще здесь впервые!
– Так он не сказал вам, – многозначительно улыбнулся Айени.
– О чем не сказал?
– Вчера ваш руководитель нанес мне визит и лично попросил оперировать этого прыгуна.
Я с трудом сделала глоток кофе.
– Вы молчите, Алексис, потому что вам нечего мне сказать, или потому, что вы очень удивлены?
– Второе, доктор Ригард, – выдавила из себя.
– Я дам вам один совет: не привязывайтесь к этому пациенту.
– Причем здесь привязанность? – спросила я. – Мне просто его жаль, вот и все.
Айени улыбнулся:
– Жалость – опасное чувство для врача. Мы должны лечить, а не жалеть.
– Я не считаю, что одно мешает другому.
– Это как посмотреть, – покачал головой Айени. – Однажды во время моего дежурства к нам поступил подросток, прыгнувший с моста. Ко мне в ноги бросилась его мать и умоляла меня сделать все, чтобы спасти ему жизнь. И я поддался на уговоры: настоял, чтобы реаниматологи качали его около часа, пока сердце не завелось. И что? Сохранились только витальные функции. Кора погибла, и юноша превратился в «живой труп». Спустя пять месяцев мать забрала его на выхаживание домой. Она вернулась ко мне через год: измученная и уставшая, она просила пристроить пацана в хоспис. Он умер там через два месяца, и тогда в глазах его матери я увидел не скорбь, а облегчение. С тех пор я дал себе слово останавливаться вовремя. Нельзя переплюнуть природу, Алексис. Всегда следует об этом помнить.
– Не хочу думать об этом, – я махнула рукой.
– Я не зря рассказал вам эту историю. Вчера вы вскрыли грудную клетку женщине, которая, останься она в живых, потеряла бы «мозги».
– Я прекрасно знала, на что иду. И сделала это не для женщины, а для мальчишки, который ее сбил.
Айени нахмурил брови. Кажется, услышать от меня такой ответ он не ожидал.
– «Убийство» или «тяжкие телесные»… – задумчиво произнес он. – Вы поражаете меня, Алексис.
