Снова застучали каблуки, раздался визгливый выкрик: "Никуда я с тобой не поеду!" Дверь приёмной с грохотом ударилась о стену. Красотка вылетела в коридор, как ядро из пушки, и понеслась прочь, явно стремясь пробить пол своими высоченными шпильками.
За ней выскочил молодой брюнет в распахнутом пиджаке с накладными плечами и сдвинутом на сторону галстуке.
— Джекки! Вернись, кому говорю!
Красотка выкрикнула слово, не подобающее нежным девичьим устам, и прибавила шагу.
— Джекки! — рявкнул мужчина, но вдогонку не кинулся.
Просто смотрел вслед, пока не стих цокот каблуков. Затем встряхнулся и обвёл безумным взглядом оцепеневших соискателей. Я втянула голову в плечи.
— Ты! — мужчина ткнул пальцем в Марлену. — Встань!
Она медленно подчинилась, не сводя с грубияна округлившихся глаз.
Угол его рта недовольно дёрнулся, смуглый палец переместился мне под нос.
— Ты!
И я уже на ногах — будто кто за шиворот потянул.
Короткая пауза. Движение зрачков вверх-вниз, как по измерительной линейке.
— В кабинет!
Женщина в зелёном вскочила с места.
— Я первая! Я занимала!
Дверь захлопнулась, оборвав её протесты.
Мы миновали приёмную с безмолвной секретаршей и очутились в просторном кабинете.
Брюнет вновь смерил меня взглядом с ног до головы.
— Повернись.
Поморщился.
— Джеландский хорошо знаешь?
— В совершенстве, — промямлила я.
Преувеличение, конечно. Даже родного языка в совершенстве не знает никто. Но сейчас явно не подходящий момент для сомнений.
— Ну-ка, скажи что-нибудь этакое, — потребовал брюнет.
Сам он говорил по-джеландски без акцента, но я была уверена, что передо мной татурец, причём с долей чурильской крови. Скуластое лицо, оливковый оттенок кожи, широкие крылья носа, жгучий взгляд с опасным бандитским прищуром.
Что-нибудь этакое, значит…
— И где твоё совершенство? — брюнет вдруг хищно ухмыльнулся и вскинул руку с растопыренными пальцами, явно примеряясь к моей груди.
— Нет!
Я отпрыгнула к двери. Чувствительно ударилась спиной о косяк, зато странный гипноз, сковавший сознание, развеялся без следа.
— Что вы себе позволяете? Я пришла устраиваться переводчицей, а не девушкой по вызову! Тронете меня хоть пальцем, будете иметь дело с полицией!
В Джеландии с этим строго. Никаких домогательств на рабочем месте.
— Бойко лопочешь, — маньяк сверкнул крепкими белыми зубами. — И выговор прямо чуддвильский. Значит, так, — его голос зазвучал жёстко, по-деловому. — В семь часов я еду на приём к Даймерам. На юбилей концерна. Поедешь со мной, будешь изображать мою невесту, коренную джеландку. Настоящую леди, понятно? Справишься, место переводчика твоё. И к окладу я три сотни накину.
Он подтянул к себе папку, лежавшую на внушительных размеров столе.
— Глаза чего жёлтые? Больная?
— Я анимат. Бывает иногда.
Что это от нервов и с анимой не связано, всяких хамов не касается.
"Всякий хам" кивнул, бросив на меня задумчивый взгляд, и достал из папки лист плотной бумаги с лёгким жемчужным налётом. Проявитель.
— Приложи руку.
Мгновение я раздумывала.
Но кто не рискует, тот не пьёт игристого. И не получает работу в обход тридцати кандидатов.
С силой прижала ладонь к бумаге, мысленно досчитала до десяти и отняла. На листе проступил базовый оттиск моего личного идентификатора: крохотный светописный портрет и десяток строк текста. Расширенный оттиск имеют право получать только правоохранительные органы и адвокаты с особой лицензией.
— Симона Бронски-Даймер… — прочёл брюнет. — Даймер?!
— Не из тех Даймеров! Фиктивный брак ради вида на жительство.
— А-а, — с пониманием протянул мой будущий работодатель.
Ему, в отличие от господина инспектора, не потребовалось объяснять, зачем это нужно и сколько стоит.
— Короче. Сегодня вечером будешь Моной Даймер. Чтобы никаких Бронски! Меня будешь звать Элом и на ты. Ясно?
— Да, Эл.
Ох, во что я ввязываюсь?
— Вообще я Мирэле Талхар, — соизволил представиться он.
Родственник? Уж не вторая ли половинка названия "Талхар и сын"?
— На приёме надо будет переводить?
— Не в этот раз. Мой отец не любит светские сборища. Так что просто идёшь и развлекаешься. Да, и наденешь эту цацку, раз Джекки она не приглянулась.
Мирэле-Эл не глядя махнул рукой, и я заметила на краю стола плоскую чёрную коробочку. Ту самую "папку", что принесла с собой оскорблённая красотка. Из раскрытого нутра посверкивали красные глазки рубинов.
В груди родился беззвучный смех. Всё-таки мужчины — странные создания. Зачем дразнить девушку бриллиантовым колье, если заведомо собираешься отделаться чем-то подешевле?
Уверена, я ничем не выдала своих мыслей. Но Талхар-младший вдруг скользнул по мне задумчивым взглядом.
— Ничего, — произнёс негромко, будто рассуждал сам с собой. — Поролону подложим, и будет в самый раз.
Десять минут спустя большой чёрный "хищник" вывез нас за ворота предприятия. За рулём был водитель с крутыми плечами и круглым затылком, Талхар-младший развалился на заднем сидении рядом со мной — как дикарский князёк на звериных шкурах. Кто знает, что взбредёт ему в голову? Стёкла у машины тонированные. А у меня при себе ничего, что могло бы послужить оружием.
Разве только… ножнички! С чудесными острыми кончиками. Жаль, в чехле — и наверняка завалились на самое дно сумки. Шариковая ручка ближе. Это почти как спица, правда тупая и короткая. К подкладке внутреннего кармашка приколота булавка, но что можно сделать булавкой? Только разозлить. Есть ещё ключ от комнаты, некрупный, зато тяжёленький…
К счастью, Элу-Мирэле было не до меня. Он хмуро глядел в окно — наверное, горевал о своей Джекки, и я наконец рассмотрела, что в душе он цверг.
Цверги в родстве с гномами, но встречаются гораздо реже. У Лаврентиуса сказано, что гномы бывают разными — и жуликами, и скрягами, и героями, и весёлыми добряками. Я сама не раз в этом убеждалась. А для цвергов учёный муж не нашёл ни одного лестного слова. Алчны, жестоки, коварны, похотливы — вот и всё. Не знаю, сколько в этом правды. За всю жизнь я видела пятерых или шестерых цвергов и ни с одним близко не общалась.
Сам Лаврентиус любил повторять, что анима направляет человека, но не правит им. Может, у Мирэле Талхара коренные пороки цвергов смягчались широтой чурильской души?
"Хищник" выехал из старого промышленного района, где половина производственных корпусов были перестроены под клубы, выставочные залы и пансионы. Попетляв по улочкам исторического центра, остановился у трёхэтажного здания в позднем колониальном стиле. Бурый кирпич, кованые балконы, чинность и благопристойность в каждой детали.
И в голову не могло прийти, что эта респектабельная оболочка таит в себе карнавальную начинку, от которой сразу зарябило в глазах. Яркие драпировки, штанги с вешалками, манекены, пёстрые наряды, несметные рулоны тканей, перья, тесьма, кружево, блёстки, ленты.
Заправляла в этом швейном хаосе рыжая особа неопределённого возраста, наряженная в чёрную пачку и чёрно-белый корсаж, уместный на подмостках кабаре лет сто назад. Или в борделе, где увлекаются ролевыми играми…
— Виви, крошка! — развязно воскликнул Талхар. — Цветёшь, как роза!
— Эл, малыш! — сипло пробасила в ответ рыжая. — Где ты пропадал? У нас всё готово!
И они расцеловались как родные.
Затем крошка Виви обернулась и гаркнула во всю глотку:
— Люсинда, тащи жар-птицу!
Взгляд её неожиданно жарких чёрных глаз пригвоздил меня к месту.
— Эл, проказник, это же другая девушка!
— Другая, — кивнул Талхар. — Но платье-то ей пойдёт?
— М-м… Не уверена.
Доставили предмет дискуссии.
Это действительно была жар-птица. Пламенно-золотая, сверкающая, в перистых узорах, которые ссыпались на подол бахромой из шёлка и стекляруса. Ослепительное платье, в прямом смысле. И до жути откровенное. Пляжный костюм, и тот скрывает больше.
