люди, которые тушат пожары. И я всегда говорила о папе и его работе с гордостью. Когда я была маленькой, совсем маленькой, мне было года два, не больше, папа тушил пожар и обгорел. У него были ожоги на спине, руке, шее. Он всегда старался скрывать их, как мог, потому что не хотел смущать других людей.
Она грустно усмехнулась, а Рэтар замер, потому что она говорила о себе, и ему так отчаянно хотелось узнать о ней хоть что-то, хоть немного, потому что ничего не знал. Почти ничего не знал.
— Однажды, было лето, мне было наверное четыре или пять, и мы с ним гуляли в парке, на детской площадке, на нём была футболка, это одежда с коротким рукавом, — и Хэла улыбнулась так грустно, что ему захотелось обнять её сильнее, но с другой стороны боялся спугнуть. — В кой-то веки он надел футболку, потому что было очень жарко. Он сидел на лавочке и читал книгу, а я играла в песочнице с двумя другими девочками. Одна из них вдруг сказала, показав на папу, что он страшный и уродливый.
И ведьма нахмурилась, потом посмотрела на Рэтара:
— А я знаешь как взбесилась? Потому что у меня был красивый папа, — и она стала защищать своего отца, словно была сейчас в этот момент там, в том месте, о котором говорила. — Он был действительно красивым мужчиной, это я не потому что я его дочь, это я как женщина, говорю. А эта жуткая девчонка, — фыркнула ведьма, — с этими её бантами, китайским платьем красным, в белый горошек, и вышивкой на груди, сказала про него такое.
Искреннее и по-детски открытое возмущение Хэлы было почти осязаемым и таким прекрасным.
— Я взяла совок с песком и со словами “сама ты уродливая, а папа у меня лучше всех!” высыпала ей песок на голову.
Рэтар искренне рассмеялся. Кажется в этом была вся Хэла, потому что совершенно не сложно было представить маленькую обиженную девочку, которая мстит за злые несправедливые слова в адрес своего отца.
— Тебе смешно, а там такое началось, — она улыбнулась. — Подбежала мама этой девчонки и стала так сильно кричать, эта засранка стала реветь, все стали суетиться. Папа предложил помощь этой мамочке, но она на него тоже наорала и, он попросив прощения, просто утащил меня оттуда, — ведьма привычно повела плечом. — И я помню как он меня за руку тащил за собой через парк, а он был высоким, на полголовы ниже тебя, и я не успевала за ним, кажется даже не бежала, а прям летела, чтобы поспевать и не плюхнуться на асфальт.
Хэла смущённо потупила взгляд и снова грустно улыбнулась.
— Я рыдала, потому что чувствовала, что папа злиться на меня, а внутри меня было понимание, что я была права. А потом, уже при выходе из парка, папа остановился и присел передо мной на корточки. И я просила меня простить и всё терла глаза кулаками, руки были в песке, я делала только хуже, — прошептала ведьма. — А он обнял меня и сказал: “не плачь, птенчик, не плачь, всё хорошо”, и я посмотрела на него и знаешь, в его взгляде было что-то такое, не знаю, он был горд тем, что я сделала. Мне так показалось, просто не мог одобрить мой поступок.
Хэла уткнулась в грудь Рэтара, и хотя она улыбнулась, он был уверен, что в глазах у неё были слёзы. Он прижал её к себе — как бы ему хотелось, чтобы в её глазах не было больше печали. А ещё он слышал внутри голос, который говорил, что её можно потерять, что всё это мимолётно, что утро заберёт у него это спокойствие, это тепло…
Дыхание ведьмы стало ровным и глубоким, она заснула, и Рэтар выбрался из под неё, настолько аккуратно, насколько мог, чтобы не разбудить.
Глядя на неё, внутри всё сжималось и кажется никогда он не мог подумать, что внутри есть так много нежности, он искренне был уверен, что всё это давно уже вытравлено, уничтожено, выжжено. Но, боги, оно было. Даже этот его хищник внутри был переполнен этим неестественным для него чувством.
Рэтар нехотя оставил Хэлу, потянулся, надел на себя штаны, сапоги и рубаху. Выйдя в рабочую комнату, он выглянул в коридор, в котором стоял Брок. Было время поздней темени.
— Тёрк вернулся? — спросил Рэтар у юноши, после того, как тот поклонился.
— Да, достопочтенный феран, — кивнул он. — Позвать?
— Да, ещё Роара, Элгора и Шерга.
— Они наверное спят, — заметил Брок.
— Мне плевать, — с этими словами феран закрыл дверь.
Первым пришёл Тёрк. Он нахмурился ещё в дверях:
— Только не говори, что она умерла, — давно Рэтар не видел у брата такого взгляда.
— Не говорю, — ответил феран. И Тёрк выдохнул, кивнул и прошёл к столу.
В дверь влетел, на ходу надевающий на себя рубаху, Роар:
— Хэла умерла? — выдохнул митар.
— Нет, — ответил Рэтар и сделал над собой усилие, чтобы не улыбнуться.
Митар тоже выдохнул. А Тёрк хохотнул.
— Как она? — спросил Роар, пройдя внутрь.
— Спит, — ответил феран.
— В смысле спит? — Роар навис над столом и в недоумении уставился на Рэтара.
— Пришла в себя и сейчас спит, — пояснил он.
— Давно пришла в себя? — никак не унимался тан. — Ты не мог сказать?
— Некоторое время назад. Вот сейчас сказал. Сядь и заткнись, — рыкнул на него феран.
Роар видимо хотел ещё что-то сказать, но осмотрительно промолчал.
— Что там с Шер-Аштар? — спросил Рэтар у Тёрка, когда митар наконец сел.
— Да как тебе сказать, — повёл плечами старший брат. — Отчёт составлял Стирг. Они думали, что ведьму ты к ним отправил, потому что хотел избавиться.
— Что? — одновременно спросили феран и митар, уставившись на старшего мужчину.
— Вот так, — Тёрк хищно ухмыльнулся и развёл руками. — Мол она же неуправляемая, скверная, говорит лишнего много и ферана не слушается. И поэтому, когда её ранили, Стирг решил, что ферану и незачем сообщать об этом, мол помрёт и ладно. Зачем такая сложная баба нужна, даже если и чёрная ведьма.
— И как там Стирг после этого, — угрюмо спросил Роар.
— Как, — Тёрк почесал бороду и хмыкнул. — Жрать нормально наверное какое-то время не сможет, как и вздохнуть, мама наверное его не узнает, если увидит… Но я, в отличии от обнаглевших средних командиров, знаю, где заканчивается моё право и где начинается право моего ферана.
— А Кард? — спросил Рэтар.
— А Кард, мне кажется, даже не смотрел в эти отчёты, — ответил старший
