о величии с благородством вкупе.
А море меняло цвет.
Незаметно, исподволь, как это бывает со стихией и вправду могучей. И бледная бирюза волн наливалась цветом. Да и сами они касались бортов уже не игриво, ласково, а с раздражением. И каждый удар их отзывался в теле корабля дрожью.
А Ричарду подумалось, что здесь, по-над водой он ничего не может.
И не только он.
— Знаешь, — пробормотал Артан, вглядываясь куда-то вдаль, — вот… появилось такое чувство, что надо было идти по суше.
Пожалуй, он был прав.
Матросы засуетились. И дэр Гроббе возник, словно из ниоткуда.
— Шли бы вы, ваши сиятельства… вниз.
— Мать, мать, мать, — хлопнул крыльями попугай и покосился выпуклым глазом на Ричарда. Хохолок его поднялся, а массивный клюв щелкнул, будто попугай собирался выразиться куда как определеннее, но промолчал.
В лицо плеснуло водой и резко, словно пощечину залепило.
Ричард отряхнулся.
— Неспокойно, — сказал он зачем-то.
— А то… — дэр Гроббе отер лицо рукавом. И перекошенной шрамом лицо его скривилось. — Сейчас войдем. Потряхнет.
Корабль и вправду содрогнулся.
А небо, еще недавно светлое, высокое налилось чернильной чернотой. Кляксами поползли тучи.
— Вниз! — проревел дэр Гроббе, рукой махнув. — А то смоет.
Вниз не хотелось совершенно. И здесь, наверху, Ричард чувствовал себя беспомощным, а уж сама мысль о том, что он вот-вот окажется заперт в тесной коробке трюма и вовсе приводила в ужас.
И он мотнул головой.
Нет уж. Если тонуть, то с полным осознанием происходящего.
Дэр Гроббе молча бросил веревку.
— Привяжитесь.
— Тесь-тесь-тесь… — закричало в ответ эхо. А черные капли упали на воды. В какой-то момент показалось, что вовсе море и небо сделались неразличимы.
Ричард обмотался веревкой.
Светозарный сделал то же. Он обеими руками вцепился в борт. И продолжал вглядываться в темноту. Упорно. Зло.
Громыхнуло.
И от грохота этого корабль задрожал. А потом медленно стал подниматься. Выше и выше. Палуба заскользила под ногами. Кажется, Ричард услышал и протяжный треск-стон дерева.
Подумалось, что если они утонут, это будет на диво глупая, бесполезная смерть.
Но подъем сменился падением, столь стремительным, что от удара Ричард не удержался на ногах. Сверху накрыло волной. И горькая вода полилась в уши, в рот, в нос. Она, эта вода, намочила волосы, и шею, и одежду. Стало вдруг холодно.
А корабль снова поднимался. С натужным скрипом. Едва не рассыпаясь на части.
Да что это…
Слева мелькнула бледная тень.
Мелькнула и исчезла.
А справа донесся протяжный вой. И на него ответили.
— Нечисть, — это Ричард скорее угадал, пусть даже лицо Светозарного казалось сплошным белым пятном. Но все одно угадал. Услышать что-либо в этом реве ветра и волн было невозможно.
Угадал и согласился.
И стиснул рукоять меча. Не древнего, еще не овеянного славой, но вполне себе надежного. А вой приближался.
Дэр Гроббе подумал, что мог бы отказаться от высокой чести.
И что это было весьма разумно.
Осмотрительно.
Что нынешний Повелитель не таков, чтобы за отказ скормить химерам. И понял бы. И принял бы. Поглядел бы с упреком, да и только. А уж совесть дэра Гроббе как-нибудь с этим упреком смирилась бы. Ей, совести, не привыкать.
И голос разума опять же нашептывал, что соваться в Проклятые земли… ладно, сами-то земли вон, не больно проклятыми и оказались. Обыкновенными даже, если хорошо подумать. Но это же ж только тут, по краешку. А ежели вглубь?
То-то и оно.
Вглубь-то земли куда как более проклятые, что уж о море говорить.
И надо было отказаться.
Надо.
А он согласился. И уж потом, после, смущаясь непривычно — отродясь старый пират этаких тонких чувств не испытывал — говорил с командою. А те слушали.
Переглядывались.
И первым тронул печальную струну Антонио.
— Отчего бы и нет, — меланхолично произнес он, и голос его был тонок и звонок. Поневоле закралась мыслишка, что не ошиблась демоница-то.
Что, может…
Но её дэр Гроббе отогнал.
— Погибнем, — сказал он, чувствуя непонятную тоску. — Скорее всего.
— Вполне вероятно, — согласился Антонио. И пальцы пробежались по струнам, а на лощеной физии застыло выражение величайшей задумчивости. Даже мечтательности. — От судьбы не уйдешь.
И заиграл чего-то такое, то ли похоронное, то ли лирическое.
Вдохновляющее в общем. Понять бы на что.
Большой Дук поскреб голову.
— Дык… того… там же ж, небось… сокровища.
— До них поди-ка доберись, — заметил Юнни, не переставая ковыряться в носу, что явно говорило об интенсивном мыслительном процессе. — С одной-то стороны… а с другой если, не сам на сам пойдем же ж?
И дэр Гроббе подтвердил.
— Тогда рискнуть можно… небось, Повелитель знает, чего делает. И Легионы эти… он же ж с ними? Тогда-то это шанс… такой шанс, который раз в жизни выпадает. Да…
— Как бы копыта с этого шансу не протянуть, — пробурчал Брав.
— Можно подумать, когда-то проще было, — Антонио прекратил мучить струны и огляделся. — Устал я… притворяться устал. И вообще…
Он провел ладонью по гладкому лицу.
— Я, конечно, не совсем, чтобы благородный… только вот… чего я усвоил. Ни один благородный род не появлялся из ниоткуда и уже благородным, — он поглаживал инструмент, и отчего-то смотреть на этакие нежности было слегка стыдно.
— Чего? — прогудел Дука и брови сдвинул, но так, не с угрозой, скорее с недоумением.
— Того… вот была у меня одна… герцогиня знакомая. Очень древностью рода гордилась. И предками. Мол, славные были. А славнее прочих — один, который собрал ватагу и принялся грабить всех, кого ни попадя. Уже потом, после, он удачно кого-то там на ножи поднял, и местный князек его под руку свою позвал. И перстенечком наградил.
Все фыркнули. Тоже мне…
— Не скажите, — а вот дэр Гроббе понял. И так тепло стало на душе. — С таких перстенечков, свыше дарованных, и появляются потом благородные господа.
— Именно… еще один торгашом был. Или вот охотником, что сумел за горы пробиться… сюда, стало быть. Это все, ежели благородно, подвигом именуется, — Антонио отставил инструмент. — Оно-то, конечно, с иного подвигу и с богами повстречаться можно. А если выгорит… тут земель много. Владетель один. Одарит званием благородным, и будешь ты, Дука, не висельник, но честный аристократ.
Брови Дуки сошлись над переносицею.
— Еще и на принцессе женишься.
Дука замотал головой.
— Не хочу!
— С чего так?
— Так… они же ж во… мелкие. Такую бабу и раздавить недолго, — пожаловался Дука, но после призадумался и вздохнул. — Хотя от… у ладхемцев там одна есть… красивая женщина. Очень.
И руки развел, размеры красоты показывая.
— Ну вот, станешь бароном и женишься. И будет тебе счастье…
— Ладно
