бы всех и получил свободу. А твои оковы не натирают и почти невесомы, но я не могу их снять! И я злюсь, Амедея, очень злюсь. Я ворочался всю ночь на твоих мягких матрасах и не мог уснуть. Хочешь правду? Мне претит твоя ложь. Притворяться кем-то не тем, играть в любовь… Все это не по мне. Давай сделаем все по-настоящему, хочешь?
Я отпрянула, но он смотрел на меня всерьез. Подался ближе, так что я почувствовала жар его тела. Музыка, звучащая в нем, стала иной – тягучей, томной, чарующей.
– Тебе понравится быть со мной, – его дыхание коснулось моей щеки. – Разреши к тебе прикасаться, и я докажу это прямо сейчас.
Отпрянув, я деланно рассмеялась. Вскочив, посмотрела на Герраха сверху вниз, в глаза, в которых плясал настоящий пожар.
– Ты варвар, дикарь и мой раб, – отчеканила я. – Вряд ли жених, которого приведет дядя, будет еще хуже.
Как вскоре выяснилось, я сильно ошибалась.
Оставив Герраха в беседке, я пошла прямиком в лабораторию и вновь достала драконью чешую. Серебро и золото не подходят, конечно. Нужно железо. Оно будет звучать в унисон. На сами чешуйки руны не лягут, но если сделать оправу… Я возилась с ними до глубокой ночи, забыв обо всем. И с самого утра, наплевав и на воспитание варвара, и на все остальное, засела за дело.
Суть дракона чиста и правдива. Никто не станет винить ветер или огонь во лжи. И именно это хотел Соловей – артефакт правды.
Такая вещь не помешала бы никому, но куда больше правды мне нужны были деньги. Содержание дома, слуг, обеспечение потребностей тетушки и ее многочисленных котов – все это легло на мои плечи. Наследство, оставшееся от отца, до моего совершеннолетия перешло в управление дяди, и он полагал, что сумма, выделяемая мне ежемесячно, должна покрывать все расходы. Наверное, если бы я разогнала слуг и стала питаться в «Двух кошках» на пару с тетей, этих денег и правда бы хватило. Быть может, дядя считал это средством давления на меня и ждал, что я с радостью побегу замуж, лишь бы избавиться от нужды. Я и правда побежала. Только не замуж, а на черный рынок, где знающие люди быстро шепнули мне нужное имя.
Я работала вдохновенно, и через три дня артефакт был готов. Черные лепестки, тонкий узор рун, ничего лишнего.
Ленни Соловей встретил меня там же, в красной комнате. Жестом предложил сесть, и чернокожий слуга по щелчку пальцев принес зеленый чай, пахнущий жасмином.
– Ты быстро, – заметил Ленни. – Неужели… нашла?
Я заправила прядь волос за ухо, и Ленни, вздернув тонкие брови, посмотрел на черную розу, свисающую к плечу. Драконьи чешуйки были довольно легкими, но из-за железной оправы сережка получилась увесистой.
– Как она работает? – спросил Ленни.
– Она пахнет, – ответила я. – Скажи, Ленни, это твое настоящее имя?
– Отчасти, – ответил он.
– Ты правда мне друг?
– Насколько это возможно.
– В этом чае есть что-то особенное?
Ленни усмехнулся и откинулся на спинку дивана.
– Нет, – ответил он, и сладкий запах поплыл по комнате.
Соловей втянул аромат и вопросительно посмотрел на меня.
– Правда, – кивнула я.
– Забавная штука, – улыбнулся Ленни. – Задай вопрос, на который я солгу.
– Ты убивал когда-нибудь? – вырвалось у меня.
– Нет, – ответил Ленни, мягко улыбнувшись, и сладкий запах тут же сменился смрадом.
Соловей поморщил тонкий нос и выразительно помахал рукой.
Поднявшись, он подошел к своему бездонному шкафу и, покопавшись в нем, достал иголку. Недрогнувшей рукой проколол себе мочку и, вернувшись на диван, взял артефакт, который я уже положила на стол. Кровь капала с уха Ленни, стекала по шее, но он, не обращая на это внимания, продел серьгу.
– Я нравлюсь тебе? – спросил он, глядя мне в глаза.
– Ты мне интересен, – уклончиво ответила я и, взяв чашку, отпила глоток. Роза сладко пахла.
– У тебя есть мужчина?
Я усмехнулась и посмотрела прямо ему в глаза – холодные точно сталь. Невольно вспомнились другие – темные и жаркие. Как бы отреагировал Геррах, если бы узнал, что я делаю вещи из его тела? Вряд ли бы счел это этичным. Если, конечно, он знает это слово.
– В некотором роде, – ответила я.
У меня есть фальшивый жених, и на артефакт я потеряла кучу времени, которого и так катастрофически не хватало, чтобы обтесать его до приемлемого состояния.
– В кладовке твоего отца еще есть артефакты? – спросил Соловей, едва заметно усмехнувшись.
– Я могу поискать, – ответила я, и Ленни выразительно зажал нос двумя пальцами.
– Ты можешь достать еще чешую? – спросила я. – Только обязательно такую же.
– Легко, – ответил Ленни и тут же поморщился. – Ладно, не легко. Возможно, и не получится. Плохо, что артефакт работает в обе стороны. Выходит, я не могу врать, когда ношу его.
– Либо привыкай к запаху, – посоветовала я. – Ты подмешивал мне что-нибудь в чай? Не сейчас. Раньше.
Ленни выразительно посмотрел на меня и улыбнулся в ответ.
– Что было, то прошло, – ответил он. – Сейчас я узнал тебя лучше и понял, что с тобой надо действовать честно. Пожалуй, ты единственный человек, перед которым я точно открытая книга.
В комнате завоняло еще ощутимее.
– Можно привыкнуть, – согласился Ленни. – Но неприятно. А что там за шумиха с твоим дядей?
– Что? – переспросила я и, неловко поставив чашку, звякнула ею о блюдце. – Откуда ты вообще знаешь про моего дядю?
– Ох, Амедея, – он снисходительно улыбнулся. – Неужели ты думаешь, что я не выяснил о своей любимой птичке все возможное? К тому же с моим родом деятельности надо держать руку на пульсе.
– Расскажи, что знаешь про дядю? – попросила я, и мое сердце сжалось в недобром предчувствии.
– Поговаривают, что Конрад Лейтон будет избираться в великий совет. А еще говорят, что он заручился поддержкой, которая обеспечит ему место.
– Ты интересуешься политикой, Ленни?
– Я много чем интересуюсь, – ответил он. – Значит, ты не в курсе?
Я помотала головой, но догадка кольнула мое сердце.
– И снова завоняло, – заметил
