А дальше какое-то темное пятно врезалось в нас. И не было даже визга шин. Никаких звуков, кроме громкого скрежета металла и отдающегося в ушах сердцебиения. Меня подбросило в воздух, я перелетел через стальной руль и с тошнотворным звуком упал на землю, прокатившись по ней. Меня протащило по асфальту, кожаная куртка разорвалась и протерлась, пока меня метало по земле.
Сперва я ничего не почувствовал, а потом каждая клеточка тела с удвоенной силой отозвалась мучительной болью. У меня безумно затряслись конечности, в легких не хватало воздуха. Я дико заозирался в поисках Грейс, пытаясь поднять голову, но шлем казался таким тяжелым, что я не мог пошевелиться под его тяжестью. Когда я взглянул вверх, небо и здания, возвышающиеся надо мной, начали вращаться и расплываться, образуя таинственные фигуры. Что-то теплое и густое потекло на асфальт подо мной, впитываясь в мою одежду.
До меня доносились крики и вой сирен, словно из приглушенного телевизора. А потом надо мной навис Михаил. Присев рядом с моим плечом, он приложил свои ладони к моему лицу и повернул мою голову набок. Его прикосновение как лекарство успокоило бушующий огонь боли. Густая кровь с металлическим привкусом ручьем потекла с моих губ, помогая очистить дыхательные пути и облегчить дыхание. С наклоненной на бок головой мне стало видно, что на небольшом расстоянии Рафаил бережно держит безвольную и еле живую Грейс; как подъезжает скорая, и вокруг нас собирается толпа. Повсюду шумели голоса, но у меня в ушах громко отбивал пульс, заглушая их.
— Грейс, — попытался позвать я. Но прозвучало невнятно из-за крови во рту. — Грейс, даже смерти не разлучить нас, — сдавленно выдавил я, и мир мой поглотила темнота.
Приятным в этой темноте было то, что, когда она опустилась, поглощая и забирая меня, также она забрала и боль. Я ничего не чувствовал. Я просто блуждал по темноте, ожидая, когда смогу снова увидеть Грейс. Там не было никаких звуков, никаких ощущений, не чувствовалось время. Ничего, даже ни единой связной мысли; единственное, что вертелось в голове, — просто дождаться Грейс.
А потом темнота начала отступать, и время от времени до меня доносились какие-то звуки, я почувствовал легкий рывок и ощущение, что меня куда-то потащили. Спустя какое-то время звуки и ощущения стали более интенсивными, пока мое тело не вырвалось из своего укрытия, и я не открыл глаза.
Люди в халатах подскочили ко мне, их голоса звучали монотонно и едва различимо. Позади них, позади моря халатов и спертого больничного воздуха лежала Грейс. Ее глаза были закрыты, вся кожа в ушибах и синяках; спутавшиеся темные волосы рассыпались волнами по белым подушкам. У меня внутри все завертелось, и из горла хлынула темная, кислая и едкая рвота. К ней было прикреплено так много проклятых трубок, они оплетали и обвивали ее тело, от увиденной картины к горлу подступила новая обжигающая волна желчи. Трубки были повсюду: в горле — помогающая дышать, в покрытых синяками перебинтованных руках — предотвращающие обезвоживание, трубки в носу и переплетения еще дюжин других скрывало одеяло. И каждая поддерживала в ней жизнь.
Приподнявшись, я крепко вцепился в боковые ограждения своей больничной койки и попытался подтянуться вверх. Медсестры пришли в бешенство, утихомиривая и укладывая меня назад, но единственное, чего мне хотелось, — это дотронуться до Грейс. Я снова попытался вырваться из лап медсестер. Мне просто хотелось прикоснуться к Грейс, потому что мне необходимо было понять, все ли с ней хорошо и в порядке ли она. Грудь вздымалась от моих усиленных попыток подняться, и с губ моих сорвался тихий стон. Одна из медсестер мягко погладила меня по волосам и вздохнула.
— С мисс Тейлор все будет хорошо, мистер Макстон, но вам двоим следует прекратить попытки покалечить себя, вскакивая с коек в жажде оказаться рядом друг с другом. — Я посмотрел в золотисто-карие глаза медсестры. Кожа у нее была истончившейся и прорезанной глубокими морщинками, но взгляд был мягким и добрым, так что я прекратил попытки подняться, доверившись ей. Но тогда эта старая корова вогнала шприц в мою руку, меня снова поглотил мрак. Ненавижу больницы. А мне просто хотелось прошептать Грейс на ухо, как сильно я люблю ее. Тупая старая медсестра.
Благодаря падению с мотоцикла у меня были ободраны все ноги и сломана почти каждая косточка правой половины тела. Ребра раздробило, и их осколки пробили внутренние органы. В дополнение ко всему этому мою челюсть нужно было зафиксировать, пока я периодически то приходил в себя, то снова терял сознание.
Летели дни. Прошли недели, и когда наши тела избавили от трубок и аппаратов, наши поврежденные кости продолжали болеть. Но нас это не волновало. Едва их вытащили, а у Грейс в руке остался только внутривенный катетер, она сразу же перелезла из своей постели в мою. Все дни мы проводили в объятиях друг друга, залечивая раны, а наши друзья все это время навещали нас и забрасывали букетиками, раздражающими своим ароматом наши ноздри.
Понятия не имею, сколько времени прошло, когда однажды я проснулся утром, а Грейс молча смотрела в ближайшее окно, и одинокая слезинка катились по ее прекрасному лицу.
— Привет, красавица, — прошептал я, поглаживая перебинтованной рукой ее руку. — О чем задумалась?
Она осторожно передвинулась и посмотрела на меня, улыбаясь и проводя пальцами по моим волосам.
— Просто я все думаю обо всем сказанном и о том, как я счастлива, что лежу на этой ужасной больничной постельке вместе с тобой. Мне интересно, что нас ждет. Я хочу сказать, сейчас наши жизни как распахнутые чистые книги, и теперь, когда мы выйдем, мы можем делать что угодно, это просто...
У меня сдавило горло, и я с трудом сглотнул. Я так сильно любил эту девушку, что было трудно дышать, находясь рядом с ней. Я протянул руку к ее лицу и нежно провел большим пальцем вдоль нижней губы.
— Я знаю, что нас ждет, — тихо шепнул я ей.
Ее глаза сузились, и она прикусила мой большой палец:
— Клянусь, если ты скажешь «Бузер», я сразу же переломаю тебе то, что каким-то чудом уцелело. — Больничная постель затряслась от нашего хохота, который причинял просто адскую боль, но как и все остальное, касающееся Грейс, эта боль того стоила.
Я наклонился и нежно поцеловал ее в губы, затем прислонился своим лбом к ее.
— Каждый оставшийся день я хочу просыпаться, ощущая тепло твоих губ, слушать, как ты поешь рядом со мной, чувствовать прикосновения твоих пальцев и прислушиваться к музыке наших сердец. Как насчет того, чтобы стать моей женой?
Даже одного удара сердца не успело пройти, как она ответила мне с придыханием:
