Аделаида была еще очень юной, и чувствовалось: ее отец выполнял любое желание своей дочери. Как только расставили все ящики, ларцы и сундуки, она начала сетовать на то, что в башне слишком тесно. И вскоре даже самый последний конюх знал, что в родительском доме новая госпожа вместе с прислугой занимала отдельный дом. Что у нее был собственный сад с вольером, в котором содержались соколы, а также собачий питомник и три лошади в полном ее распоряжении. Что комната для молитв располагалась рядом с ее покоями, чтобы днем и ночью быть с Господом. И что окно, в ее комнате было устроено таким образом, что по утрам она первой могла любоваться цветами. Отец выслушивал все это с выражением скуки на лице, с каждым разом оно становилось все более мрачным. Однажды утром в ворота замка въехал на коне строительных дел мастер. За ним следовал слуга, лошадь которого была нагружена рулонами пергамента. Аделаида торжествовала. Рулоны гвоздями закрепили на большом столе в зале и до глубокой ночи спорили над планом изменения замка. Передвигали с места на место новые постройки, обсуждали стоимость каменных стен. Сошлись на том, чтобы сохранить женскую башню с ее прочными стенами. Зато договорились снести расположенные рядом складские помещения и возле башни возвести еще один каменный дом, где и будет жить новая госпожа. Чтобы удовлетворить все ее желания по поводу ткацкой мастерской и комнаты для молитв, в саду решили построить еще один дом. Его нанесла на план сама Аделаида. Была задумана разбивка еще более великолепного сада, обнесенного забором, но уже за стенами замка. Молодая графиня напомнила, что дома у нее был даже собственный садовник…
Я тихо закрыла дверь и пошла побродить по саду, ведь скоро мне придется расстаться с ним.
Сбросив с ног неудобную обувь, я растянулась на траве под яблоней. Надо мной по небу плыли перьевые облака, скрываясь за горизонтом. Если бы Аделаида могла, она бы остановила и их. Я ухмыльнулась. Наша прислуга по-разному относилась к новой госпоже. Я знала, что многие из них до сих пор горевали по моей матери, хозяйке замка, которая была безгранично любима за свое теплое и доброе отношение к простым людям и великодушие. Аделаида в сравнении с ней выглядела просто избалованной девчонкой. Габриэль рассказал мне, какой хохот на конюшне вызвало ее пожелание, чтобы оруженосцы носили юбки, подходящие к их скаковой форме. И лишь отец исполнял все ее прихоти, покупал необходимую ткань, отдавал распоряжения декорировать помещения согласно ее вкусу, чтобы наш замок имел такой представительный вид и не стыдно было в нем принять даже кайзера. Я с удивлением узнала, что она уже дважды была представлена ему.
— Супруга кайзера даже хотела взять меня в свою свиту — гордо заявила она.
А вчера, когда мы, пересекая двор, направлялись в зал, недалеко от фонтана Аделаида оступилась и едва не упала с дощатого настила в вязкую грязь, но я была рядом и поддержала ее, ухватив за подол платья.
— Здесь нужно настелить побольше досок! Или положить камни. Неужели нельзя выложить двор нормальным булыжником? Иначе я просто не смогу принимать здесь супругу кайзера, — проговорила она капризно.
Она презрительно сморщила нос, так как подол ее платья угодил в грязную лужу. В последние дни прошли сильные дожди, на лугах все зазеленело, двор выглядел так, словно кто-то из озорства опрокинул там огромную бадью с тестом…
— А как выглядел ваш двор? — спросила я из вежливости. Сама-то я давно привыкла к такой грязи: отец считал, что булыжник — для неженок, и высмеивал их, да и стоил он слишком дорого.
Она с удивлением взглянула на меня.
— Наш двор? О, моя мать ненавидела грязь, а потому он весь, до последнего уголка, вымощен камнем. — Взгляд ее остановился на мне и на какое-то мгновение потерял свою надменность. Она взяла меня под руку и потащила не в зал, а в наш сад. От нее веяло чудесным ароматом роз, и когда дерзко выбившаяся прядь ее золотых волос коснулась моего лица, мне вспомнился поцелуй из далекого прошлого.
Мы сели на мою любимую скамью, и, как обычно, я скинула туфли.
— Прелестный сад, — сказала она.
Ее длинные, нежные пальцы теребили нежно-розовый стебель лугового сердечника, которым я иногда приправляла крупяные супы, касались только что раскрывшихся соцветий.
— А правда, что господин фон Кухенгейм готов положить к вашим ногам все свое состояние и вы сможете разбить сад по вашему вкусу?
Я лишь что-то пробурчала в ответ. Какое ей до этого дело?
— Я слышала, что скоро вы выходите за него замуж, уже этим летом? — Она наклонилась вперед. — А еще говорят, он богат?
В животе у меня заурчало. Все-таки по утрам следует хоть немного есть.
— Рассказывают, у него большой дом, весь обвитый виноградной лозой, и что его вино нравится супруге кайзера, — продолжала Аделаида.
Я не испытывала ни малейшего желания беседовать о господине Гуго. Руки ее погрузились в розовый ясенец на самом конце грядки. Донесся пряный аромат корицы. Она с жадностью сунула свой носик в соцветия, и я пожелала ее графскому любопытству сильного чиха.
— Он молод, господин фон Кухенгейм, вы счастливая.
— Вы находите? — вырвалось у меня.
Ловкими пальцами она сорвала несколько соцветий сердечника и, соединив вместе, воткнула в мои короткие локоны, я даже не успела отстраниться.
— Молодой и богатый — вы сможете вести хозяйство так, как вам нравится.
Мой отец был старым и не самым богатым, но, несмотря на это, она обустраивала хозяйство по-своему.
Цветок за цветком выращенного мною сердечника под ее пальцами превратился в роскошный венок.
Я попыталась спасти свои драгоценные растения.
— Эта трава хорошо помогает при менструальных болях, графиня, — заметила я.
С очаровательной улыбкой она надела венок на голову.
— Надеюсь, эта трава мне больше не понадобится.
Лицо мое, наверное, помрачнело, потому что она положила свою руку на мою и наклонилась вперед.
— Делайте то, что я вам говорю, извлекайте из этого лучшее, фройляйн! — Ее шепот принял заговорщицкий тон. — Не отказывайтесь ни от чего, что вам предлагают, — и требуйте большего! Окружите себя служанками, чтобы были одна симпатичнее другой, так как хвост старого козла — ничто в сравнении с тем, какое удовольствие может доставить вам юная девушка.
Ее голубые глаза заблестели, и я подумала, что ослышалась. Она осторожно провела рукой по моему животу и еще больше наклонила голову вперед.
— А когда вы забеременеете, держите дверь закрытой, и тогда сможете доставлять себе удовольствия так много и так часто, как только пожелаете. Подумайте об этом, фройляйн, когда станете хозяйкой дома фон Кухенгейма… Извлекайте из этого лучшее!
