второе светило почти зашло. Деревья вокруг стали устрашающими, даже зловещими, и девушка никогда не стала бы вот так сидеть где-то совсем одна, ну или даже с харагами, потому что скорее всего те были сейчас с Хэлой.
— Не для меня сады цветут,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Роар повёл Милену к серым, которые, как оказалось, были совсем рядом. Они сидели, жались друг к дружке, некоторые грели руки в костре. Митар передал белую ведьму в чьи-то тёплые руки — это была Грета. Лицо её было сейчас совсем бледным, задорный румянец сошёл с щёк, а отблески огня в костре делали её какой-то мертвенно уставшей и напуганной.
— Не для меня журчат ручьи,
Бегут алмазными струями,
Там дева с чёрными бровями,
Она растет не для меня.
— Ты знаешь эту песню? — спросила Донна у Милы.
— Честно, не очень понимаю, — призналась та. — Словно знакома. На казачью похожа.
— Попробуйте поспать, — сказал всем Роар. — Хотя знаю, что это будет нелегко.
— А Хэла там будет? — испуганно спросила Сола.
— Не знаю, как она решит, но не переживай, мы приглядываем за ней и с той стороны тоже есть стражники, — улыбнулся девочке митар, на что та слегка кивнула, вроде успокаиваясь.
— А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьётся,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь, брат, ждёт меня.
Хэла закончила петь и настала вот эта тишина, когда все погружены в себя и свои мысли.
— Как отпела их всех, — отозвалась Маржи.
— Отпела? — спросила Анья.
— Да, у меня в мире по мёртвым поют, — ответила та. — Есть песня, мотив одинаковый во всех полстях моей родны, только в зависимости от самой полсти отличаются иногда слова. И когда умирает кто — поют эту песню. Обычно просят таких, как я.
— Таких, как ты? — нахмурилась Анья.
— Ну, храмовых, — пояснила Маржи и девочка понятливо кивнула.
— Мне так жаль Хэлу, а домашние тётки её обвиняют, что она не спасла Найту, — сказала тихо Сола.
— Я думаю, что если бы могла спасти, то спасла бы, — кивнула Оань.
— А теперь все боятся будут, страх как… — вздохнула Куна
— Хорошо хоть не видели огонь… — отозвалась Лорана.
— Вы видели огонь? — встрепенулась Милена.
— Видели, — кинула та.
— Не все, — буркнула Анья. — Я не видела.
— И я тоже не умею, — покачала головой Оань.
— И Томика не видела, — ответила Куна. — А я вот вижу. И то не всегда, а вот так чтобы снаружи, вообще впервые.
— В смысле? Ты видишь огонь внутри? — нахмурилась белая ведьма.
— А ты нет?
Мила отрицательно покачала головой.
— Воо, видно тепла ты нам в ближайшее время так и не сделаешь, — покачала головой Куна.
— Не переживай, — погладила спину Милены Грета. — Если снаружи увидела, то уже очень хорошо. Потихоньку всё.
Милена шмыгнула носом и уткнулась в плечо серой.
— Давайте попробуем лечь спать? — вздохнула Карлина. — Завтра скорее всего встанем до рассвета.
Хэла могла бы назвать это внутренним параличом. Когда-то давно с ней уже такое было. Было… страшное, мерзкое — пусто, яростно, зло, окуная в безумие.
И Хэла действительно была удивлена, что такого с ней здесь не случилось ни разу. Даже когда попала только в эту их белую комнату.
Ей казалось, что она была готова ко всему. Но кажется она снова вляпалась и как бы не старалась научится быть независимой, но вот тянуло к мужчине, без которого не было кажется жизни. Не опять, а снова.
Но, в сравнении с болезненным прошлым, в этот раз прям так скручивало, что сейчас Хэла поняла, что если всё кончится, то надо будет уходить, схватить себя и бежать, потому что она не сдюжит с собой…
Всё это было невыносимо.
А эта злость. Неконтролируемая и беспощадная. Как же было страшно снова столкнуться с ней лицом к лицу. Нет ничего ужаснее безумия, психоза, когда контроль, понимание, реальность уходят, оставляя тебя наедине с каким-то жутким чудовищем, способным только на разрушение. И хорошо, если это разрушение тебя самого, но хуже когда кого-то… она не могла бы простить опасность внутри себя для окружающих людей.
Хэла была счастлива, что сейчас ей, несмотря ни на что, удалось удержаться. Она смотрела в лицо Рэтара и знала, что он не осудит, ему не будет страшно… ему нет — Хэла может потушить внутренние огни целой армии, а он всё равно обнимет её, всё равно подарит тепло своих рук.
Потому что он был таким вот хищником… чудовищем, таким, каким она всегда боялась быть, таким, которое жило и у неё внутри, но она не хотела смотреть ему в лицо. А Рэтар смотрел в лицо своему, он даже не боялся его отпустить… это Хэлу в нём восхищало, но с другой стороны — в этом мире всё было просто. А у неё в мире? Но что об этом теперь?
Сидя в тишине ночного тёмного жуткого леса, женщина чувствовала себя невероятно прекрасно. Это было так… боги… дико до одурения, какой-то эйфории…
Ещё на кострах, перед тем, как Хэла увидела тени и закрутился вокруг танец смерти, перед ней возник образ Ллойда. Он сидел по другую сторону костра, словно живой. Улыбался.
Внутренности скрутило — сколько она вообще не вспоминала, как он выглядел?
“Хочешь, я заберу тебя, детка? Нет? Важно быть живой, тогда пусти внутрь тени. Пусти… Иначе они тебя поглотят, детка, и я заберу тебя к себе”, — проговорил он шёпотом, но почему-то голосом Джокера, и это с ней говорило её личное безумие, потому что Ллойд стал отправной точкой осознания бесконечности одиночества и обречённости в той жизни, которая теперь казалась далёкой и нереальной. А Джокер? Илья… больнее быть уже не могло. Он невольно сделал сначала самой живой, а потом…
И Хэла пустила внутрь тени. Пропустила их через себя.
Убила, забрала чужие жизни… и стало так хорошо. Боги, как же хорошо.
Призрак Ллойда с голосом Юхи, или может голос Вселенной в образе любимых людей, а может это была её личная поисковая система? Или всё вместе?
Они были правы!
И это пугало до жути! И хотелось выть, потому что ничего не доставляло столько удовольствия, как эти смерти.
Если потерять разум, то будешь убивать направо и налево,
