не понимала происходящего. Чуть поколебавшись, женщина подошла к Архаму, и я поняла, что она ожидает своей очереди на развод. Но ее супруг более не произнес ни слова.
– А как же Мейлик? – спросила какая-то женщина. – Она ведь тоже пропала. Если вернется…
– Мейлик мертва, – ответил Архам. – А ту, что назвалась ее именем, я уже отпустил. Она мне не жена и никогда сюда не вернется.
По рядом пронесся тихий рокот голосов. Любопытство проснулось, и всякая подозрительность отошла на второй план. Однако новых вопросов никто задать не успел, потому что дайн поднял руку и произнес:
– Я всё сказал.
Собрание было окончено. Это не означало, что теперь Архама оставят в покое, но это-то и было хорошо! Любопытство и станет мостиком между иртэгенцами и их бывшим кааном. Они будут подходить к нему, разговаривать, а дальше всё будет зависеть только от Архама. Ну, об этом я все-таки позабочусь. Впрочем, мой деверь и сам был неглупым, он лучше меня знал своих соотечественников и понимал, как надо себя вести. Однако указать путь будет не лишним…
– А я? – расслышала я вопрос Эчиль. – Меня, значит, решил оставить при себе? А может, я и сама тебя отпустить хочу.
Архам развернулся к ней, улыбнулся и ответил:
– Я не соглашусь.
– Почему?
– Танияр, – позвала я, – возьми Белек и Йейгу. Тейа, идем.
– Я с отцом, – заупрямилась девочка, и я удивилась:
– Неужто совсем по малышам не соскучилась?
– Они уже не малыши, – ответила Тейа. Немного подумала и кивнула: – Очень соскучилась. Только дядя говорил, что лучше их не трогать. И мама тоже.
– Теперь можно, я же рядом, – заверила я, и сопротивление было сломлено.
Бросив взгляд на Эчиль, я ей улыбнулась и, взяв племянницу за руку, повела прочь. Танияр, успевший сойти вниз, ждал меня, и наш небольшой отряд направился на подворье, куда уже должна была уйти и Сурхэм, слушавшая новости вместе со всеми. Вот теперь я чувствовала, что готова проглотить даже саула. Ветер, не подозревая о моем вероломстве, топал копытами за моей спиной. Рырхи, разумеется, впереди.
Люди расходились, обсуждая последние новости. Кто-то даже задержался и поглядывал на Архама, ожидая, когда он пойдет мимо.
– Ступайте, – велел им дайн. – Еще успеете обо всем спросить.
– А скажи, дайнани, – тут же сменили цель любопытные носы, – против кого стоял Архам? От кого защищал.
– Были в Долгих дорогах, – охотно ответила я. – Остановились там на ночь, а утром хозяйка увидела, что у меня зеленые глаза. Решила, что я пагчи-полукровка и дом ее осквернила.
Я рассказывала, как нас нагнали у озера, как угрожали и как помощь разбойникам подошла, а Архам один их всех победил. Меня слушали с жадным интересом. Охали, бранились, даже взмахивали кулаками.
– Это ж откуда дикие-то такие берутся?! – возмутился торговец сладостями Миньхэ.
– Хоть в Долгие дороги собирайся, – всплеснул руками подручный кузнеца Ярдым, который когда-то гнал меня подальше от кузницы. – Аж злоба распирает!
– Точно-точно, и я так думаю, – согласился с ним один из работников курзыма. – Мы тоже пагчи не жаловали раньше, но чтоб так…
– Некуда уже ехать, – улыбнулась я. – Архам за всех разом посчитался.
– Вот и хорошо, будет другим наука.
– А еще что было, дайнани? Где побывала, чего увидела?
– В Курменае была…
Так мы и дошли до подворья. Может, я бы еще долго стояла и рассказывала о некоторой части своего путешествия, но дайн ждать не стал.
– Расходитесь, – велел он повторно. – Ашити с дороги, потом душу из нее вытянете, а сейчас ступайте. Духи с вами. – И ягиры оттеснили народ.
И когда ворота за нами закрылись, я вздохнула с умиротворением и объявила, ни к кому не обращаясь:
– Как же мне всего этого не хватало. Хорошо!
– Потом будет еще лучше, – многообещающе шепнул мне супруг.
– Тогда будет вообще замечательно, – ответила я и легко рассмеялась.
Я сидела в своем кабинете, и взгляд мой был устремлен на рисунок супруга, где он пытался написать мой портрет. Уверена, если бы Танияр обучался художественному ремеслу, то у него непременно вышло бы превосходно, потому что у дайна всё получалось, за что он брался. Может, это мысли влюбленной женщины, которая не способна увидеть в своем избраннике изъяна, но он ведь и вправду был хорош. Впрочем, есть у правителя Айдыгера необходимый дар к написанию картин или же ему дано не больше моего, это проверить было невозможно. Пока, по крайней мере. Если он пожелает, то я передам ему те знания, которые у меня имелись из юности. Сейчас подобное было баловством и роскошью.
Впрочем… я не видела в эту минуту своего портрета. Точнее, видела, но вовсе не тот, что висел на стене. Перед моим взором стояло иное…
– Это я?
– Вы, ваша милость. Зарисовал по памяти после вашего торжества. Хотел после написать портрет красками, но вы отбыли на службу во дворец, а я оставил себе набросок.
– По памяти?
– У меня хорошая память…
Я так ясно видела этот набросок. Он был удивительно точен и хорош, но кто же нарисовал его? Мученически поморщившись, я отвела взор к окну, и тут же в памяти всплыл высокий жилистый молодой мужчина. Черты лица расплывались, но я точно помнила, что он светловолос.
– Кто он? – спросила я у солнечного луча, скользившего по стене. – Как его имя?
И тут же перед внутренним взором появилась картина, пейзаж. Чудеснейший пейзаж с водопадом. И этот водопад казался до того настоящим, что даже слышался шум воды и ощущалась прохлада, шедшая от него. Взгляд мой остановился на нижнем правом углу картины, и я произнесла вслух:
– Э. Г. Кто же ты, таинственный Э. Г.?
Я потерла лоб и снова посмотрела на портрет, нарисованный дайном, однако и в этот раз не увидела его. Теперь я смотрела на юную деву, летевшую на качелях из цветов. И опять это была я. Только… только тут я явно представала в роли… Кого?
– Сиэль? – неуверенно произнесла я.
«Слава госпоже лесов! Слава прекрасной Сиэль!» И взор ослепили искры фейерверков. Я вдруг увидела маскарад и себя в легком домашнем платье с венком на голове. Вокруг меня стояли мужчины в зеленых костюмах лесных разбойников, но кем они были, вспомнить я пока не могла. Однако с невероятной четкостью рассмотрела украшение парка, людей в богатых нарядах, блеск и роскошь всего празднества. Но чему он был посвящен и где проходил, не знала.
А потом я вернулась к той картине, на которой представала в образе лесной девы, и к
