Ну, а про острый язык Мирры уже сказки слагают, мол, он и камень из себя выведет…
– Легко могу представить, – усмехнулся Алар, вспомнив гневливого рыжего наместника с лицом прекраснее, а руками нежнее, чем у иной девицы. – Но он и впрямь, скорее, лично на обидчика кинется, чем прикажет его людей извести, особенно тех, кто ему самому ничего не сделал.
– Мне так же кажется, – вздохнул Тарри. – Недобрые дела делаются, ой, недобрые… И это я тебе не всё ещё поведал. Вот послушай…
Когда табор уже свернул к Ульменгарму, то случилось им ехать глухими местами, мимо сожжённых деревень и Кимень-горы. У той горы была дурная слава: мол, прокляли её в незапамятные времена, и потому тем, кто поблизости поселится, покоя не найти. И всё же люди там жили – не считая последних лет этак десяти, когда и впрямь несчастья обрушились на тот край. Одно поселение лично лорга спалил – якобы за бунтарские замыслы, и если б не некая дева-эстра вся в белом, с белыми волосами, то там бы и выживших не осталось. Другую деревню словно проклял кто-то: враз амбары поразила чёрная гниль. В третьей, как слух ходил, скрывали мальчика-киморта, и оттого вышло большое горе: когда лорга прислал за ребёнком отряд, то жители уже от неизвестной хвори перемёрли.
Словом, то одно, то другое – и не осталось в округе ни одного селения.
Вот там-то табор и натолкнулся на странный отряд.
– Ты, наверное, сразу заметил, что у нас нынче одежда справная, – заговорщическим тоном произнёс Тарри. – Так вот, это надо тем дружинникам спасибо сказать. Встретили мы их уже на закате – человек, пожалуй, двадцать, все при мечах, вот только плащи без гербов, сплошь тёмные. Их старшой нас остановил и говорит, мол, девки у вас есть красивые? Пусть нам спляшут. А сам глазёнками то в одну, то в другую сторону похабно зыркнет – и точно уж не о танцах думает… Ну, думаю, нынче нам не отболтаться, завёл я табор на погибель. Но тут выступает вперёд моя матушка в цветастом платке и молвит: «А и спляшем тебе, но только если ты, здоровяк, меня перепляшешь. Али боишься мне, старухе, проиграть?» Ну, тут старшого, видно, гордость заела, – развеселился Тарри, вспоминая. – Мы стали в дудки дудеть, дружинники – по сёдлам стучать, а матушка со старшим в пляс пустилась. А я не будь дурень, говорю, мол, у нас ещё вино есть – крепкое да сладкое, с одной чарки валит, так давайте состязаться, кто кого перепьёт. Слово за слово, глядь – уже костры горят, вино рекой льётся, матушка моя старшого умаяла – он без ног лежит, а остальные дружинники уже пьяней пьяного. Ну, мы не будь дураки – раздели их, что ценного было – забрали, мечи их в реку покидали, гурнов дурной травой окурили – только их и видали. А без одежды, оружия и гурнов как за нами гоняться?
…ход это был рискованный, однако табору повезло. Часть краденого кьярчи сплавили встречным купцам, ещё часть – таким же бродягам, а то, что опознать нельзя было, продали в городе. На деньги купили новой одежды, крепких гурнов, повозки перекрасили – и покатили прямиком к Ульменгарму.
– Я рассудил, что стыд у человека сильнее гнева, – добавил Тарри в заключение. – Кто ж из дружинников признается, что позволил себя допьяна опоить и за мечом своим не уследил, в одних портках посреди леса остался? Ну вот то-то же. Но мне странным показалось вот что. Когда я с одним из них в выпивке состязался, то спросил, мол, вы чьи – Мирры али Кальва будете? А он так наклонился ко мне, ухмыльнулся и сказал: «А ни того, ни другого». Я уж подумал бы, что это хадары, но откуда у хадаров взялось два десятка морт-мечей? Один-то – и то редкость.
– И не поспоришь, – вздохнул Алар. История ему совсем не нравилась; чудилась в ней изрядная гнильца. – Слушай, приятель, а сможешь на карте отметить, где ты тот отряд встретил? И заодно деревеньку показать, где колодец отравить пытались.
– Отчего нет…
В ход пошла карта, подаренная городским головой из Беры, подробная, выверенная. Размером она была с половину одеяла для взрослого человека – на весу такую не разглядишь; Тарри помог расстелить её на земле и, в свете парящих огоньков, уверенно ткнул пальцем:
– Вот она, Кимень-гора. С одного боку река, как трезубец, с другого – два озерца, первое круглое, второе серпом изогнуто… Тут уж не перепутаешь. Только странно, что дорога на карте не отмечена.
– Какая дорога? – насторожился Алар.
– Ну, та, по которой мы поехали. Местные-то нас от неё отговаривали, мол, люди там пропадают, но вайна сказала, что этак можно вдвое, а то и втрое быстрее к Ульменгарму выйти. Я и рискнул. А что? Я везучий, – заулыбался он. – Аю-Насмешника часто веселю, видать… А про дорогу, к слову, сказывали, что она-де заросла давным-давно, но, как мне видится, люди там всё же ездят. И частенько! Глубоких следов, как от гружёных повозок, я не приметил, а вот отпечатков копыт хватает с избытком, всяких, и старых, и свежих. Что думаешь, а, эстра?
«Что дело это дурно пахнет», – промелькнуло в голове.
Алар сложил вместе все рассказы – и о том, что «ряженые» в костюмы дружинников повадились то в одной, то в другой деревне подличать; о том, что и Кальв, и Мирра, знай скачут у южных границ и мирят своих людей; о том, что Кимень-гора, прежде заселённая, враз опустела, за какой-то десяток лет. Затем вспомнил, куда уходила расщелина от Пропащей пропасти, и мысленно расставил на карте точки – где «горы трясло»…
– Думаю, что кто-то отвлекает внимание аж двух наместников от того, что
