квартире, изъятие и прощай труд всей жизни и бесценные ведьминские артефакты.
Все, кандалы с ног сняты, Людмилы пытается встать и…
Пока она лежала, то чувствовала боль внутри себя, старалась отстраниться от нее, загнать далеко вглубь мозга. А сейчас же, когда она попыталась встать на четвереньки, жестокая судорога пронзила все тело и швырнула обратно на грязный тюфяк. Там, где сходятся ноги, горит жарким огнем, будто черти напихали блуднице горящих углей. Чтобы не закричать, Людмила впивается зубами в ветхую ткань и явственно слышит, как скрипят песчинки и расщепляются стержни прелой соломы.
Священник сказал, что она может кричать, но пробовать не хочется. Вдруг этот извращенец услышит и вновь возбудится?
Надо снова попытаться встать. Надо! Надо, Людмила!
Людмила снова валится навзничь, на глазах возникают слезы.
Прочь! Уйдите, поганые! Я — ведьма! Я должна встать! Ради будущего, ради прошлого! Я должна! Ради отца и матери! Я должна…
Не для того она с кандалами мучилась, чтобы вот так вот, в позе эмбриона, дожидаться батюшку Николая. Людмила должна подняться…
Ноги не держат… Внутри полыхает дикий огонь… Колени подгибаются, и она падает на дверь…
— Темные силы, помогите, — шепчет Людмила, глотая слезы. — Помогите вашей дочери, не оставьте умирать.
Она сползает по грубо оструганной двери на пол. Хорошо еще, что не выпускает обломка из пальцев — дверь оказывается запертой.
Сколько прошло времени? Минута? Час? День? Теряла ли она сознание? Не знает… она ничего не знает, кроме одного — она должна выкарабкаться. Кровь родителей взывает. Она ковыряется в дверном замке без особой надежды на результат. Она ковыряется потому, что не может сдаться, дикое желание жить не дает сложить руки.
В замке щелкает, и ручка поворачивается…
Медленно, очень медленно дверь открывается. Людмила выпадает наружу, в еще одну темноту… Хотя нет, откуда-то сверху бьет небольшой лучик света. На каменном полу белеет пятно, не больше мелкой монеты. Все-таки она в подвале? Конечно в подвале, сухом и очень добротном — рука натыкается на ряды банок.
А свет… Это щель? Или очередной замок? Людмила пытается ползти наобум и натыкается на ступени. Пожар боли разгорается с такой мощью, словно Очищающий огонь поглощает ее не снаружи, а изнутри. Калечная улитка и то быстрее Людмилы добралась бы до самого верха. Она же сжимает зубы и ползет… переставляет руки, подтягивает ноги.
Секретарша Великого инквизитора… игрушка для деревенского священника… приговоренная к смерти…
Я должна выжить!
Что будет там, на свету? Она предпочитает об этом не думать. Она хочет добраться.
Макушка упирается в люк. Напрягается и аккуратно сталкивает его с места. Свет бьет по глазам с силой недавней оплеухи храмовника. Остатки слез вылезают наружу, и Людмила их нервно стряхивает. Долгую минуту пытается проморгаться. Лишь потом снова рискует высунуться наружу и тут же ее глаза натыкаются на здоровенную волосатую руку.
Людмила невольно подается обратно, но рука остается без движения. Она так и продолжает свешиваться с кровати, на которой храпит истязатель. Вход в подвал оказался рядом с его кроватью! Она медленно… Она очень медленно выползает наружу. Также беззвучно может лететь пушинка в пустой комнате. Главное — не застонать.
Батюшка Николай выводит носом рулады, желтая от времени ночная рубашка прикрывает волосатое тело. В руке Людмилы осколок шила… Смогу попасть в его яремную вену? Всего один удар, второго шанса не представится. Вот она, заросшая жестким волосом бычья шея. Людмила поднимает руку и… опускает. Рука дрожит, а пальцы отказываются сгибаться, чтобы покрепче ухватить осколок.
Слезы снова пытаются навернуться на глаза, но Людмила не позволяет им этого сделать. В углу лежит ее скомканная одежда и… Показалось? Может, это из-за набежавшей влаги?
Рядом с одеждой лежит пояс Ларинджины. Широкий, переплетенный полосками металла и с вкраплениями рун на блестящих вставках. Без сомнения, это он. Людмила забирает одежду, пояс. На столе, рядом с горящим канделябром лежит резиновая маска. Где бумага? Нельзя оставлять следов. Бумаги с инквизиторской печатью нигде не видно. Ну и черт с ней, нет времени искать.
Когда она берет подрясник, то задевает дверцу стоящего рядом шкафа и та с легким шорохом открывается. Людмила тут же закусывает ткань, чтобы не закричать, когда заглядывает внутрь. Даже в самом страшном сне такое вряд ли можно увидеть, а уж страшных снов она перевидала не мало.
Людмила тихонько выходит и умоляет половицы только об одном — не заскрипеть. Все-таки темные силы благоволят ей, если позволяют выйти неслышно. Она снова оказывается в церкви. С темных стен взирают хмурые глаза святых. Скорее всего они негодуют, видя обнаженную ведьму в доме Великого мученика.
Ну и плевать, пусть смотрят. Пусть глядят, как ведьма надевает древний артефакт! Они всего лишь картинки, если позволили своему восхвалятелю заниматься непотребством в этом же доме. Боль уходит. От пояса идут охлаждающие волны, они лечат и успокаивают горящие органы. Недаром же носящего пояс Ларинджины почти невозможно убить — он быстро излечивает любые раны. Пояс регенерации, как сказали бы научники. Сверху надеть подрясник и клобук, маску на лицо. В церкви снова появляется монашка-абатисса.
У каждого инквизитора и священника должна быть гремучая смесь из бензина и масла — на случай неожиданного сожжения еретика или попавшейся ведьмы. Батюшка Николай не исключение и за Царскими вратами стоит цистерна с гремучей смесью.
Людмила расплескивает смесь по залу. Плещет на иконы, которые с позолоченных рам взирают уже гневно. Больше всего выливает под дверь священника. Наконец, оставляет флягу возле дверей на улицу и берет в руки свечку с ближайшей подставки. Ее свет отражается в лужицах на полу храма. В одну из лужиц и летит безжалостный огонек. Летит, чтобы охватить все здание и жадно сожрать предложенную пищу.
Огонь вспыхивает ярко-ярко. Так ярко, что на миг ослепляет. Людмила поворачивается и спешит убраться подальше. Какое же счастье, что ей удается добраться до края деревни незамеченной. Не гавкнула ни одна собака. Может, их уже сожрали люди? Крестьяне, которых задавили непомерными налогами. Крестьяне, которые высыпали на улицы и смотрят, как дух огня поглощает предложенную пищу. Ни один не дернулся, чтобы принести воды и попытаться потушить костер. В ночной тиши стоят люди и смотрят, как полыхает святая церковь. Сквозь рев огня прорывается дикий крик. Он взмывает в бесстрастное черное небо и растворяется там, среди звезд.
Ни капли не жаль. Не жаль того человека, который хранит в своем шкафу волосы, срезанные вместе с кожей. Волосы, слипшиеся от почерневшей крови. Десятки скальпов разнообразных оттенков.
Людмила спешит к
