дороге. Ей предстоит еще добраться домой.
Встреча с колдуном
Только смелый сможет остановиться ночью на дороге. Даже если видит перед собой фигуру со сверкающим треугольником на груди. Нет, в это время только демоны ходят поодиночке и совращают грешные души. А уж эти твари не остановятся ни перед чем. Клирикам и храмникам запрещено ходить порознь — слишком страшным оружием они могут стать, если демоны завладеют их телами и помыслами. Поэтому и ходят в основном парами-тройками, чтобы в случае чего без колебаний прикончить напарника с которым прослужил пару десятков лет.
Людмила знает, что мало кто остановится, но все равно продолжает поднимать руку при приближающихся фарах. Машины пролетают мимо, такие же холодные и бездушные, как и их водители. Это только в Сводах Небесной Благодати написано, что «подобравший путника на телегу свою будет удостоен крыльев после мирской жизни». Это только слова, а на деле же никто не останавливается.
Людмила идет, почти теряя сознание, по направлению к городу. Пережитый кошмар лишь малая часть того, что можно было заплатить за пояс Ларинджины, но даже этой части хватило, чтобы упасть с ног.
Ночь как назло выдалась безлунной, темные тучи текут также медленно, как мрачные мысли Людмилы. Редкие, очень редкие машины пролетают мимо с невообразимой скоростью. Вряд ли водители видят на груди монашки треугольник, а уж останавливаться в глухой местности…
Пояс Ларинджины снимает внешнюю боль, но вот внутреннюю…
Людмила вновь и вновь переживает сцену в подвале: вонь изо рта священника, его ярость и злость на ведьму, закаленное на огне шило…
И ведь он считает, что прав, и что так поступать — совершенно правильно и верно. Только так и никак иначе. Сжечь ведьму! Трахнуть ведьму! Убить ведьму! С малых лет это прививается тем, кого отобрали в клирики. Ненависть по отношению к конкурентам, которые тоже могут владеть магией.
Только церковь может владеть волшебством!
Только те, кто отмечен рукой Всевышнего, могут шептать заклинания и творить колдовство. Может, поэтому среди людей попадается так мало колдунов, что их с рождения примечает инквизиция и переводит в свои ряды? В ряды тех, кто несет порядок и единомыслие.
Шаг, второй…
Как же Людмила их ненавидит… До колик в печенках, до тряски в руках… Почти всех. Почти, потому что при мысли о Фердинанде она не может заставить себя ненавидеть этого инквизитора. Почему-то не может.
Шаг, второй…
Возможно, это лишь временное увлечение и вскоре оно пропадет? И Фердинанд перейдет в разряд обычных черных людей с треугольником?
Шаг, второй…
Мысли о Фердинанде придают сил. Да, лучше думать о нем, чем о священнике, который остался за спиной и который испытал счастье очистительного огня. Эта лохматая тварь немало сжила со свету народа, если в его шкафу…
Шаг, второй…
Лучше о Фердинанде, лучше о его глазах. Как же они манят… Словно зеленые сигналы светофора, которые кричат — езжай, езжай вперед и тебе будет счастье. Будет счастье и будет опора. Будет защитник, который обнимет и прижмет к груди. Да, он защитит…
Шаг, второй…
Он сможет. Он же сильный. Он еще и добрый — не может быть злым человек с такими глазами. И у них все будет хорошо…
— Эй, что с тобой? — мужской окрик выдергивает из мечтаний.
Людмила останавливается так резко, словно налетела на стеклянную преграду. Она видит перед собой красные глаза верховного демона и только спустя пару секунд понимает, что это вовсе никакие не глаза, а стоп-огни машины.
Кто-то встал на дороге, чтобы ее подвезти? Неужели такое возможно? Неужели темные силы послали ей на помощь мужчину? Или снова какой-то озабоченный мужичина захотел позабавиться с доступным телом?
Людмила не видит лица мужчины, который вышел из машины, так ослепили красные «глаза верховного демона». После тщетных попыток проморгаться, она пытается сделать знак Всевидения, чтобы видеть ночью, как днем, но тут же мужчина окрикивает ее.
— Не смей! Мы рядом с городом и на твою волшбу тут же слетятся инквизиторы!
Что? Он знает про знак Всевидения? Людмила чувствует, как под ложечкой начинает подсасывать. Неужели колдун? Или еще хуже — инквизитор?
Она приближается к мужчине и его лицо становится различимым. Старик, еще крепкий, но видно, что время село на плечи и с каждым годом старается все больше пригнуть к земле. По выправке заметно, что раньше у него была идеальная осанка, но сейчас он всего лишь сгорбленный старик. Белые волосы топорщатся ежиком, морщины оставили на лбу глубокие борозды. Одет опрятно, и глаза…
Глаза у него не были затянуты старческой поволокой, а сверкали, словно два голубых карбункула. Словно и не старик перед ней, а молодой и полный жизни мужчина. Людмила даже на миг задумалась — может, у него тоже маска? Потом отбросила эту мысль, так как на щеке явно проступала буква «К».
Колдун…
— Здравствуйте, дедушка! Подвезете до города? — еле слышно лепечет Людмила.
Только сейчас она поняла — насколько нелепо смотрелась монашка, которая попыталась сотворить ведьминский знак.
— Садись, только ты либо клобук сними, либо ведьминские штучки брось, — говорит мужчина. — Иначе тебя на въезде в город и сожгут. В назидание остальным.
Людмила кивает и садится в машину с другой стороны. Внутри пахнет укропом и огурцами. Она кидает взгляд на заднее сиденье, где стоят деревянные ящички с зелеными патронами огурцов. Словно волосы в шкафу у священника, их сверху покрывают букеты укропа.
— Из деревни везу, к столу Властительного Иордания, — поясняет старик, когда видит взгляд Людмилы.
— Но ты же…
— Ну да, колдун. Ну и что, зато таких вкусных огурцов как у меня во всем Каурине не сыщешь, — пожимает плечами мужчина. — Потому до сих пор и живу. Даже неплохо живу, по сравнению с иными колдунами.
— А как же? — Людмила пытается что-то сказать, но мужчина тут же перехватывает инициативу.
— Проверяют. Каждый огурец и веточку укропа проверяют, но Иорданий отказать себе в маленьком удовольствии не может. Сразу чует, если огурцы не с моего огорода. Меня можешь дедом Мишей называть, меня так все в «Туманках» называют. Ладно, со мной разобрались, а как тебя величать и почему ты в таком виде на дороге?
От пронзительных глаз деда Миши ничего не может укрыться, а уж когда он показывает пальцем на талию Людмилы, где притаился пояс Ларинджины, то она решает ему рассказать часть правды. Не всю. Потому что в этом мире нельзя никому доверять, а вот часть правды можно вполне рассказать.
— Я отыскала пояс Ларинджины и захотела оставить его себе. А чтобы
