7.1
***
Что происходило в дальнейшие дни, я понимала с трудом. Первый раз пришла в себя за решеткой в магнокаре законников. Во всяком случае я решила, что это именно они. Хотя никаких нашивок и прочего на черной форме мужчин различить не смогла. Перед глазами все плыло и мучили рези от света, а в голове каждый звук отражался болью. Мне было плохо, сильно тошнило.
Снова замутило и, сжав веки, я попыталась глубоко дышать.Но снова отключилась...
... Придя в себя, с трудом приподнялась на локти. Где-то рядом разговаривали мужчины, громко и постоянно хохоча. Это дало мне надежду. Заплетающимся языком я попыталась объяснить им, что произошло недоразумение.
Что меня здесь не должно быть. Что я ни в чем не виновата.
Слова выходили невнятные, что злило неимоверно.
Застонав, перевалилась набок и уткнулась лбом в металлический пол. В большом пассажирском авто я оказалась почему-то за решеткой. Это неприятно удивило. Сглатывая вязкую горечь, все силилась внятно объяснить, что меня тут быть не должно. Что я ни на кого не нападала, но меня никто не слушал.
Теряя силы, я ударила ладонью по полу. Звук вышел глухим.
— Разберись, что она там буянит, — послышалось за моей спиной.
Я уловила топот тяжелых шагов. В клетку вальяжно вошел конвоир, высоченный уроженец Венеры. Рыжий и грузный. Усмехнувшись, он склонился и больно обхватил толстыми пальцами мой подбородок. Прищурившись, я пыталась рассмотреть его лицо, но ничего толком не выходило.
— Хороша баба! — Он резко рванул ворот моей блузки. Послышался треск, и по груди скользнул холодок. — Нелегалка?
— Сказали, что да, — отозвался кто-то. — Доков при ней нет. Биочипа в руке тоже.
— У меня есть документы, — простонала я, — а чип убрала, чтобы в приюте дети не видели его.
— Очередная сказочница, — он поморщился и облизнул полные губы. Его лапа легла на мою грудь и сжала ее, сдернув вниз бюстик. — Хороша девка. Мулаточка. Если у нас оставят — развлечёмся.
— Вы не имеете права! — выдохнула я. — Я буду на вас жаловаться!
— Жалуйся, дешёвка, — процедил он и поднялся. — И на это пожалуйся.
Он пнул меня по ногам, сильно. Еще удар и еще.
Я тихо завыла, чувствуя, как по щекам скатываются слезы. Одного не могла понять, как такое вообще случилось? Как кто-то может запереть за решетку человека с документами? Это же похищение! Это преступление! Разве такое может произойти со мной?
— Это тебе, чтобы заткнулась, — рыжий венерианец еще раз с силой пнул меня под колено. — А это, чтобы притихла.
Что-то холодное и острое ткнулось в шею.
По телу прошелся разряд. Меня тряхнуло, и я снова отключилась...
... После несколько раз просыпалась в темной камере на узкой койке. Лежала и бестолково моргала. Боль мешала даже дышать. Почему никто не устанавливает мою личность?
Я пыталась позвать охрану. Помню, как кричала. Как требовала выпустить меня.
Зря. Те, кто приходил на крик, совсем не походили на законников.Да и место это тюрьмой никак назвать было нельзя.
Меня били за то, что поднимала шум. Лапали и обещали сделать со мной такое, что кровь стыла в жилах.
Я быстро умолкла. При этом постоянно думала об Оюте. Я подвела дочь! Я не нашла ее! Где она? Что с ней? Кому понадобилась забирать мою девочку?
Кому и зачем?
В какой-то момент я отчаялась. Сколько прошло времени? День? Три? Пять? Закрывая глаза, заставляла себя спать и ничего не чувствовать...
***
В сознание врезался звук капающей воды. Спустившись с видавшего виды тюфяка, на коленях доползла до раковины и потянулась к крану. Никакого намека на посуду здесь не было. Пила с ладони. Вглядываясь в полумрак помещения, все никак не могла сообразить — да где я?
Почему меня держат здесь?
Почему не пробивают по базам?
Ведь опознать человека нетрудно — отпечатки пальцев, сетчатка глаза... ДНК-тест.
Вернувшись к койке, с трудом забралась на нее. Ноги ужасно ныли, местами к ним и притронуться было больно. Поэтому я старалась лишний раз даже не шевелиться. Лежа на тюфяке, все пыталась рассмотреть, кто еще обитает здесь, в этом жутком месте. Оно освещалось лишь через маленькое квадратное оконце и то, расположенное в камере напротив.
Справа хрипел и громко кашлял мужчина. Пару раз я ловила на себе его тяжелый взгляд ярко-желтых глаз. Марионер. Коренной марсианин. Но среди них нет нелегалов. Преступник? Но где же его адвокаты?
Марс не Энцелад. Благополучная планета, которая своих граждан в беде не оставляет.
Именно его присутствие здесь пугало меня более всего. Слева от меня тихо лежал на своей койке молодой мужчина. Он редко вставал, старался быть незаметным.
Камеры были и напротив, но я там ничего разглядеть не смогла.
— Жратва! — раздалось со стороны коридора.
Где-то скрипнула тяжелая металлическая дверь. По каменному полу покатили груженую тележку.
Она приближалась. Наконец, перед нашими решетками возник грузный рыхломордый венерианец. Он доставал из тележки пакетики с желе и раскидывал по камерам. Как зверью.
Это уничтожало морально. Но есть хотелось настолько, что гордость просто рассыпалась в труху.
Поднявшись, я медленно поползла за пакетиками. Ноги не держали, голова кружилась. Я не понимала, что со мной. Схватив свой паек, заметила, что у соседа слева лежат на полу уже три пакетика. Тревога кольнула сердце. Подняв их, я поползла к противоположной от койки стене. Что-то громко треснуло и двигаться мне мгновенно стало легче.
«Юбка разошлась по шву» — сообразила я.
Добравшись до соседа просунула руку в решётку и коснулась его плеча.
— Проснись, — мой голос звучал непривычно хрипло. — Я принесла тебе еду.
Прошло несколько мгновений прежде, чем он с трудом повернулся ко мне. Лицо заплыло от синяков, губы сплошное месиво.
— Спасибо, — прохрипел он и забрал у меня эти проклятые пакетики. Его кисти были сбиты в кровь, но парень ловко разорвал пластик зубами.
Похоже, выглядел он хуже, чем себя чувствовал.
— Ты знаешь, где мы? — тихо спросила я, глядя в коридор.
— Конечно. Станция «М752», — выдохнул он поморщившись.
Мне это ни о чем не говорило. Я не понимающе вглядывалась в него и силилась понять, куда меня занесло.
— А, еще ни разу не попадалась, — улыбнулся он, продемонстрировав мне отсутствие одного переднего зуба. — Тогда запоминай. Никогда не кричи. Нельзя. Эти, что сейчас, смена нормальная, но завтра — послезавтра с Плутона прибудут другие. Они как звери. Особенно женщин любят. Посвежее. Кричать нельзя. Подходить к решеткам, пока надзиратели не ушли, нельзя. Даже не дыши! Изобьют и не посмотрят, что баба.
— Но что это за место? Тюрьма? — от страха у меня затряслись поджилки.
— Нет, — он слабо покачал головой и поморщился от боли. — Сортировочная.
— Что? — не сообразила я.
— Станция сортировки, — терпеливо разъяснил он. — Здесь расфасовывают товар.
— Какой товар? — я бестолково хлопала ресницами и силилась разобрать, о чем мне толкуют. — Это тюрьма такая?
— Нет. Ты товар, я товар, — негромко произнес он. — Я тут не впервые. Бывал уже. А как понял, к кому опять угодил, свалить хотел. Уйти с боем. Не вышло, — он обвел рукой свое лицо. — Разукрасили так, что и мать родная не узнала бы. Будешь орать и тебе не только ноги перебьют, но и ребра сосчитают. Бабам они только лицо не трогают, чтобы товарный вид не потеряло.
Он тихо засмеялся, а у меня потемнело перед глазами.
— Как товар? — меня переклинило. — У меня есть документы...
— Да кого это волнует, дамочка? Если есть доки, значит, нет родни. Заяву могут принять только у близких родственников. А так бабу в бордель, а доки ее желающим продать. Ты симпатичная, в дыру не отправят. Скорее всего, в соседнюю систему, те же вархи просто обожают человеческих женщин. Может, еще и в жёны выкупят.
«Вархи!» — перед моими глазами, как живая, нарисовалась морда, схожая с гигантской летучей мышью. Страшная, с шерстью, тонкими морщинистыми губами.
Вот уж везение, если такая образина выкупит для спаривания.
— А что? Нехудший для женщины вариант, — хохотнул сосед. — Они своих самок хорошо охраняют. Здесь парочка ходит из их братии, может, и они себе присмотрят.
— Что? — у меня сердце забилось как бешеное.
Я вдруг оказалась на темной стороне нашей звездной системы. Где ты бесправный товар. И самое жуткое, ведь этот паренек прав. У меня никого не было, кроме Оюты. Коллеги и соседи, даже если и забьют тревогу, никто и слушать их не станет. Заявление о пропаже не примут. Никто даже искать не кинется.
Меня тихо затрясло.
Как же
