class="p1">— Он мёртв? — Берберис спрашивал из вежливости, сейчас все его помыслы и, как и поступь устремлялись к иному.
— Это слухи, — Череша из последних сил успевала идти за графом в ногу. — Виконта Шипека отвели на допрос. Он тоже причастен к дуэли?
— Виконта скоро отпустят. Лучше скажите, дорогая Череша, герцогиня пришла на праздник?
Девушка даже подпрыгнула от возмущения:
— Снова вы за своё: «герцогиня то, герцогиня сё». Одна Боровинка на уме и языке!
Берберис встал и навис над Черешей немым вопросом.
— Да! — выпалила та. — Ваша ненаглядная герцогиня на празднике полощет уста в чае!
Не это ли подтверждение её чувств, ведь Боровинка могла сказаться больной и отлежаться в постели?
Новость будто окрылила графа. Он пробирался к парку, не замечая глубины сугробов и окружающих косых взглядов. Граф напрочь забыл об осторожности, Шипеке и Храсте. Среди бурлящей безликой толпы он сразу же увидел её. В свою очередь, герцогиня тоже заметила графа. Случайные прохожие ненароком цеплялись за протянувшуюся нить взгляда и предпочитали уйти у графа с пути.
Берберис поклонился герцогине:
— Рад видеть вас, прекрасная госпожа.
Боровинке стало явно некомфортно в пышных соболях. Пока она пыталась выдумать достойный ответ, граф успел оценить обстановку и составить план:
— Пожелает ли герцогиня мне удачи?
Ресницы Боровинки заметались мотыльками:
— Что вы имеете в виду?
— Я намерен в вашу честь одолеть полосу препятствий.
— И что с того? — нежные пальчики нервно ощипывали соболиный мех на рукаве.
— Мой путь пройдёт сверху конструкции — по опорным столбам. Высота приличная, один неосторожный шаг и можно свернуть себе шею.
— А я при чём?! — страдала герцогиня.
— Если вы пожелаете мне удачи, то при благополучном исходе я прощу ваш долг.
Герцогиня растерялась. Подруги с готовностью принялись разъяснять ей ситуацию.
— Получается, что если вы пройдёте до конца, то простите мне долг, а если свернёте себе шею, то я должна буду поцеловать вас?
— Именно.
Подруги тут же прильнули к ушам герцогини, но та опередила советчиц решительным:
— Удачи, граф!
Душу Бербериса будто остриём рапиры ужалили — уж чересчур поспешным был ответ, но избранный путь нельзя изменить и, сбросив куртку, граф полез на опорный столб. Внизу уплотнилась толпа, грозя напором тел раскачать всю конструкцию. На графа были обращены сотни лиц — мелких и безликих в единой своей массе.
Всё-таки он недостаточно окреп после жара — наверху сразу же закружилась голова, и первая секунда безрассудства чуть не обернулась для него погибелью.
К эпицентру события через юных дворян торопливо пробирались стражи и учителя.
— Ваша Светлость, немедленно спускайтесь! Поверху нельзя!
Берберис прыгнул на следующий столб. Толпа вздрогнула. Кто-то неуверенно захлопал и Берберис прыгнул опять. Ступня попала на край спила, граф замахал руками, сохраняя равновесие. Несколько девушек внизу изобразили обморок, одну даже успели подхватить.
Берберис белкой прыгал снова и снова. Он не ощущал ни холода, ни страха, только близкий конец своего пути.
Последний столб предстал преддверием к мечте. Граф прыгнул, и тут наспех сколоченная конструкция явила неустойчивость — столб накренился под дополнительной тяжестью. Полоса препятствий поползла по швам. Зрители зашлись в крике. Падая, граф ухватился за натянутый канат и повис на нём, сползая к земле вместе со столбами. Из древесного завала его извлекли на свет — шокированного, в занозах, но целого.
Публика голосила: «Браво!». Герцогиня тут же предстала перед Берберисом лицом к лицу, будто её пихнули в спину.
— Вот и я, госпожа, — граф быстро сморгнул шок ради возможности утонуть в глазах Боровинки.
— На этом всё? — личико той сложилось знаком вопроса. — Я вам больше ничего не должна?
Плохое предчувствие заныло у графа под ложечкой:
— Н-нет.
— Слава богу! — выдохнула герцогиня и подалась прочь. Её место уже торопилась занять стража.
Те же руки, что извлекли графа из-под завала, услужливо втянули его в гущу толпы и стали стеной для блюстителей порядка, тогда как на пути Бербериса учащиеся Верта охотно расступились, освобождая дорогу.
Ни прощального взгляда, ни дрожи в голосе — герцогиня просто развернулась и ушла.
Душевная боль и сомнения неслись впереди голоса разума, став проводником для Бербериса из ярко освещённого парка к тёмным закоулкам Верта. Лишь когда окружающий мрак поравнялся с набухающей в его душе пустотой, граф остановился.
Будто в издёвку память подсовывала одну и ту же картину — взгляд на себя со стороны в тот самый момент, когда герцогиня низвергла его до уровня пристыженного выскочки при камзоле и неудачливого любовника. Тяжесть воспоминания приравнивалась к массе многотонной ночи. Граф зачерпнул горсть снега и погрузил в неё пылающие щёки. В ладонях осталась лишь вода.
Послышался скрип снега под каблучками.
— Вот вы где! — Череша — тёплая и румяная от бега, облегчённо выдохнула. — Я опасалась самого худшего, ведь вы так импульсивны!
Застань Черешу кто-нибудь в темноте рядом с молодым человеком и слухи размножатся саранчой, но ни страх позора, ни иной довод не могли заставить девушку покинуть возлюбленного в тяжёлый час.
— Знаю, что вам сейчас больно, — она потянулась к краю куртки Бербериса, словно за кончиком путеводной нити. — Лучше прозреть пока не стало слишком поздно, граф.
Ткань слегка натянулась и Берберис почувствовал, что выворачивается наизнанку:
— Уже нет. Никакой я не граф…
Череша молча слушала долгую и сбивчивую исповедь. На её глазах Берберис опустошал себя — вычерпывал переживания и надежды, словно перекисшее вино из бочки и безжалостно выливал на снег.
Под конец исповеди девушка облегчённо выдохнула:
— Всего-то!
А Берберис вздрогнул как от удара.
— У вас родился брат. Ну и что? Это никаким образом не отменяет факта, что вашей отваги и целеустремлённости хватит на сотню графов!
Пустоту в душе Бербериса заполнило негодование. Конечно, он не мог винить дочь торговца тканями за легкомыслие. Не имея титула нечего и печалиться о его потере. Череша была богата — достаточное основание для счастливой жизни. Её будущее можно было смело сравнить со сладкой карамелькой в драгоценной обёртке.
Под нажимом эмоций, мысли Бербериса перетекли из русла отчаяния в бурлящие просторы злобы и обиды. Несправедливо, что над его невзгодами потешается упрямая девица с богатеньким папой под боком!
— Вы окажете мне последнюю услугу, Череша?
Глаза девушки вспыхнули тревогой:
— Не говорите так, словно прощаетесь! Я люблю вас и буду помогать пока бьётся сердце!
Берберис принял эту клятву. Его сердце вдруг отяжелело и оледенело. Возможно, что лекарство утрачивало свою силу и граф вновь начал лихорадить, однако холод внутри показался ему чем-то давним — тем, что он много дней кряду лелеял и кормил
