разумным и правильным шагом стало бы замужество. И дело не только в доводах подруг. Ульс заслужил кусочек счастья, учитывая, как долго он меня ждал, притом не сидел сложа руки. И я хочу быть с ним! Безумно хочу! Каждый день засыпать и просыпаться, поддразнивать друг друга, целовать между делом, но… Не могу! Не тогда, когда все тащат меня в храм едва ли не за волосы.
Папа не тревожил меня в этот вечер — проводил до спальни, пожелал сладких снов и ушёл. Ни одной нотации, ни одного совета. Чувствовал, что я на грани, и не хотел раздражать и нервировать. Всё-таки он у меня самый лучший.
Я решила полноценно отдохнуть и выбросила из головы все проблемы, бездумно поплавала в любимом бассейне, немного помагичила в своё удовольствие, а затем вдруг решила слиться с водой. Не анализируя. Захотела — сделала. И не прогадала.
Холодный разум духа действовал иначе. Он не чувствовал усталости и эмоций, потому здраво рассудил, что стоит подготовиться к завтрашнему дню и рассортировал полученные сведения по полочкам, безжалостно отметая всё, что казалось неважным. Я отмечала конкретные слова, намёки, оговорки, выражения лиц, жесты, фрагменты прочитанного и увиденного. Вспоминала свои ощущения во время разговоров. И тщательно складывала на отдельную полочку важное. То, над чем стоило поразмыслить. А затем со спокойной душой отправилась спать, зная, что утро вечера мудренее.
Утром встала раздражённая и злая. Что-то меня цепляло и дёргало. Какая-то мысль царапала изнутри, мерзко и противно, настойчиво и неугомонно, но ей никак не удавалось прорваться наружу.
— И что ты не можешь вспомнить? — своеобразно поприветствовал меня папа, когда я спустилась к завтраку и вошла в столовую, морща лицо и не отрывая взгляда от застилающего перламутровый пол синего ковра.
— Я… — Замерла, увидев приглашённых гостей. Ульс и Килг. — Доброе утро. Простите, меня не предупредили, — Смутилась тому, что одета ненадлежащим образом.
— Мы по-семейному, — хмыкнул Килг, не здороваясь.
— Доброе утро, дорогая.
Ульс выглядел превосходно, но очень подозрительно. Одежда иномирная: тёмно-серый пиджак, чёрные брюки, накрахмаленная белоснежная рубашка с непривычным взгляду острым воротничком и странным узким галстуком. Намылился уже в другой мир, паршивец, и нарочно принарядился до завтрака, чтобы я нервничала.
— Так о чём ты думала, дочь? Что пыталась вспомнить? — отчего-то настойчиво повторил вопрос папа.
И я очнулась окончательно.
— Хорошо, что ты спросил. — С важным видом опустилась на стул, словно бы ничуть не смущена близостью соседей. А посадили меня по правую руку восседающего во главе стола Килга и слева от Ульса, который не упустил возможности тихонько погладить моё колено. — Я вспомнила об одной интересной находке и связала её с двумя интригующими фактами, теперь пытаюсь переварить эту мысль. Она столь невероятная, что даже завтракать не хочется.
Против своих слов я с аппетитом принялась за еду, а вот мужчины подозрительно переглядывались и совсем не ели. Их проблемы. Лично мне для каждого прекрасного дня требуется полноценное питание, желательно вкусное и сытное, а уж при виде коварных физиономий демонов с утра пораньше и вовсе хочется заесть всё это дело трёхъярусным тортом.
— Не поделишься ли ты с нами своими измышлениями, Бри? — спустя какое-то время спросил его величество и подложил мне на тарелку кусочек сыра.
Заботливый какой. Назвал бы меня ещё доченькой — совсем бы отбил аппетит.
— Или я уже могу называть тебя «дочь моя»? — тут же ехидно уточнил он, нагло прочитав мысли, но не пересилив себя для ласкового обращения.
Подняла на повелителя морей и океанов светлый взгляд, не забыв улыбкой поблагодарить за заботу.
— Без сомнения, — подтвердила, кивнув для большей значимости. — Папа меня как только не называет, так что «дочь моя» — это милое и приятное разнообразие. Обычно я у него «катастрофа», «чудовище» и «я с тобой с ума сойду!».
— Ну, что ты, Бриджит, — смутился папа.
— Как по мне, вполне подходящие определения, — невозмутимо заметил Килг. — тоже буду их использовать. Так о чём ты думала, дочь наша? — вновь не удержался он от шуточки, явно получая удовольствие от всеобщей на неё реакции: Ульс хмыкал, я вздрагивала, папуля сжимал сильнее вилку, слуги бледнели.
— Я могу говорить откровенно? — уточнила для очистки совести, которая и так сверкала и блестела бриллиантом, ведь пользовалась я ею нечасто.
— Ты всё равно скажешь именно так, ты не любишь врать, — уверенно заявил Килг и сурово зыркнул на прислугу, которая тотчас испарилась, бесшумно прикрыв за собой двери.
Я почувствовала себя странно и прислушалась к ощущениям, не сразу сообразив, что звуки пропали неспроста. Его величество скрыл нас под пологом, но как он это сделал, осталось загадкой, ведь магические потоки даже не шелохнулись. Что ни говори, у древних рас немало секретов, а у нас — утерянных данных.
— Благодарю вас, полог очень кстати, — проговорила вежливо.
— Наблюдательная, — похвалил Килг.
Ульс вновь легонько погладил моё колено, поддерживая и успокаивая, придавая сил столь простым, но необходимым действием. Я сжала его руку под столом. На мгновение. На один вздох. Но этого хватило, чтобы взять себя в руки и настроиться. Разговор будет непростым. И реакция его величества непредсказуема. Ведь, кажется, я целиком и полностью разгадала его коварные замыслы! И промолчать не могу. Физически неспособна.
— Фифа Лин Акройд нашла в вашем кабинете, ваше величество…
— Отец, — напомнил Килг с усмешкой, как мне теперь следует к нему обращаться.
— Простите. Отец, — вежливо исправилась я, изо всех сил стараясь не корчиться в конвульсиях и не вызывать у морского царя ещё более довольную усмешку. — Фифа нашла необычный список, точнее даже, журнал учёта ваших жён.
— Виновен, — признал Килг, не скрывая удовольствия от беседы. Он чувствовал себя совершенно спокойно и расслабленно и продолжал завтрак, словно я рассказываю о погоде, а не раскрываю его замыслы.
— Затем я узнала о вашем… предназначении, — деликатно обозначила я кровавую месть в качестве дара богов.
