— Что столь чудесные люди нашли в моём скромном заведении? — Оскар говорит, как и прежде, тошнотворно вежливо и сладко, но понятно, что это будет продолжаться до поры до времени.
— Я чувствую, что из-под моего носа пытаются увести нечто прекрасное.
Взгляд Оскара вновь приклеивается к лицу Габриэллы и скользит по нему, даже когда он добавляет:
— Пардон, кое-кого, — улыбается и снова обращается ко мне: — И конечно, я возмущён, что мне не предложили переговоры.
— Скажи, мы готовы сотрудничать, — слышу голос Бронсона.
Глупый ход. Приходится собрать всю силу воли, чтобы проконтролировать мои ползущие вверх брови.
— Мы просто ждали подходящего случая. Вот он и наступил.
Оскар усмехается откровенно плохому оправданию, но клюёт на приманку:
— И с кем я имею честь общаться? По-настоящему? — поспешно добавляет он. — Чьим представителем ты являешься?
— Скажем так, это не тот, кто ты думаешь, — откликаюсь я, и он вновь расплывается в своей придурочной улыбке, которую наверняка считает обворожительной.
— Неужели небожители остались без твоего покровительства?
Я смотрю на него, не отрываясь, и отвечаю более, чем мрачно:
— Ужели.
Оскар расслабленно откидывается на спинку дивана.
— Я заинтригован. И кто же тогда?
— Многовато людей, не находишь?
Флорес отвечает мне таким же взглядом, каким я сканирую его.
— Дай подсказку, и я поразмыслю, стоит ли это того, чтобы уединяться. Нам троим, конечно, — добавляет он. — Красавица пойдёт с нами. Она слишком прекрасна, чтобы оставлять её в одиночестве. Не так ли, малышка?
Снова этот клейкий взгляд, из-за которого хочется ударить кулаком прямо по слащавой физиономии. Сколько стараний — и ради чего? Я внутренне усмехаюсь: Оскар ещё не сообразил, что его флирт утонет в рассудительности Габриэллы.
— Вот тебе подсказка, — не отпуская ладонь девушки, я чуть наклоняюсь к Флоресу через стол, заглядывая в светящиеся, как у артифика, глаза, пока Бронсон подсказывает мне, как отреагировать. — Этот человек достаточно влиятельный, чтобы изменить ход истории, как минимум в Третьем крыле. А ещё он достаточно ценит своих людей, чтобы разбрасываться ими, как устаревшей бумажной валютой.
Глаза Оскара округляются, а потом он медленно произносит:
— Не может быть… И ты его парламентёр? Какой интересный выбор. Если это тот, кто я думаю, то он совершенствуется в связях, — с нескрываемым восхищением замечает Флорес. — Становится всё более разборчивым. Такой выбор, — он указывает на меня небрежным жестом, — это по-настоящему любопытно. Что ж, — Оскар выпрямляется, словно готовясь знакомиться заново. — Поговорим начистоту?
— Я к твоим услугам, — сообщаю отрывисто, и он криво улыбается.
— Не здесь. И вправду шумно. Скажем, в моём кабинете. Или не рискнёшь?
Я молчу, и Флорес продолжает:
— Тогда через десять минут. Мне кажется, твоей спутнице не очень хорошо.
Я и без слов Оскара чувствую, как дрожит рука Габриэллы и как шумно и взволнованно девушка дышит.
— Видишь эту дверь? — он указывает в темноту, однако я, не глядя, могу догадаться, о каком выходе идёт речь. — Возможно, есть смысл вдохнуть свежего воздуха, — сообщает Флорес. — Хотя говорят, перед… — он кашляет, заглушая слово «смертью» и продолжает, как ни в чём не бывало, — не надышишься. Но я ничего не говорил.
— Через десять минут, — повторяю его слова мрачно и решительно.
— Мои парни вас проводят, — предупреждает Оскар, и я в очередной сдерживаю усмешку: назойливое желание повсюду меня сопровождать искренне забавляет. Если даже люди генерала не хотели бы со мной связываться, что себе думают прихвостни Флореса?..
Мы с Габриэллой поднимаемся. Захватив куртку Коди, я тяну девушку за собой к двери, игнорируя взгляды и шёпот. Я вслушиваюсь лишь в один голос — Оскара, а он приказывает своим людям:
— Не упускать из виду.
Толкаю дверь, и мы поднимаемся по винтовой лестнице. Габриэлла дышит так, словно задыхается, и я, ускоряя шаг, поддерживая землянку под локоть и тяну за собой, а по пятам следуют подхалимы Флореса, и до нас доносятся отголоски их шагов.
— Ты говорил, что не знаком с ним, — раздаётся в наушнике голос Бронсона.
— Так и есть, — отвечаю с готовностью.
— Он принял тебя как старого знакомого.
— Флорес знаменит своими сладкими речами.
Мало кого устроило бы такое объяснение, но генерал лишь для виду решил выразить мне своё недовольство. Это становится ещё более очевидным, когда он, как будто получив от меня правильный ответ, быстро переключается на другую тему:
— В любом случае, нам это даже на руку. Ты пойдёшь туда.
Я толкаю дверь, и мы с Габриэллой оказываемся на площадке под открытым небом.
— Отец, ты совсем спятил! — доносится возглас Сьерры, а следом за ним и голос генерал-лейтенанта:
— Генерал, это действительно опасно и неразумно.
Однако Бронсон лишь отмахивается:
— Мы убьём двух зайцев одним выстрелом. Одна из пчёл велела нам ждать сигнала, и появился Флорес. Я чувствую, что это наш шанс.
Что? Генерал решил, что Оскар — лидер повстанцев?..
— Вы же не думаете, что он возглавляет пчёл?.. — я вновь слышу голос Алана, но мне некогда насладиться глупостью Бронсона, поэтому с нажимом произношу:
— Через десять минут мы войдём в кабинет.
— И быстрее угомони эту су…
— Есть, — бесцеремонно прерываю брань, прежде чем генерал не произнёс слова, способные заставить меня прервать саму операцию и отключаю рацию.
Хотя люди Оскара зорко следят за нами, сами парни остаются на достаточном расстоянии — у двери. Прекрасно, что они хотя бы очевидное в состоянии понять: отсюда никуда не деться, разве что прыгнуть вниз с пятого этажа.
— Мне нечем дышать, — с трудом произносит Габриэлла.
Я останавливаюсь перед ней и заглядываю в глаза, полные ужаса. Мне больно видеть, как угнетающие чувства тенями вплетаются в зелёные нити радужки. Паника, что плещется в невероятных глазах, притупляет мой собственный страх.
— Послушай меня. Всё хорошо. Дыши.
Я кладу ладонь девушке на плечо и неотрывно смотрю на Габриэллу, делая спокойные размеренные вдохи. Даже сквозь ткань я ощущаю, как её кожа будто нагревается. А ещё начинаю чувствовать запах жжённой бумаги…
— Я думала, что справлюсь, когда встречусь с пчёлами, но я не могу, не могу… — шепчет она, задыхаясь, и я спешу ей сказать:
— Это не пчёлы, Габи. Это не они! С этими людьми тебя ничто не связывает.
Девушка вскидывает на меня взгляд, и помимо страха в нём отражается растерянность.
— Да, Габи, смотри на меня, — как можно убедительнее шепчу я, пытаясь воспользоваться тем, что девушка обратила на меня внимание и сосредоточилась на моих словах. — Просто дыши! — прошу я. — Слушай мой голос.
Мы стоим очень близко. Габриэлла не сводит с меня взгляда и с усилием сглатывает, а потом дышит чуть медленнее и глубже, чем прежде.
— Дыши, — повторяю я, и вдруг… моё собственное дыхание сбивается, когда взгляд Габриэллы опускается к моим губам.
Лишь на мгновение, как было на Нимфее. Но тогда она не испытывала того ужаса, что чувствует прямо сейчас. Её глаза не всматривались в мои с отчаянием и немой мольбой.
Ладонью ощущая, как содрогается Габриэлла, я накидываю на её плечи куртку Коди, а потом замираю, когда она шепчет:
— Дэннис, я боюсь…
Из-за её чистосердечного, доверительного признания я совсем пропал: безнадёжно тону в зелёных глазах, которые сейчас кажутся до нереального большими.
Господи, её место совсем не здесь — не на этой проклятой станции, и уж тем более не в Шахте, в окружении жалких наркоманов и отчаянных преступников…
— Я боюсь, — повторяет Габи, и Длань справедливости, в чьих силах всегда найти слова, теряет дар речи; Чёрный монах, которому никогда никто не был нужен, вдруг чувствует себя совершенно одиноким и беззащитным перед просьбой о спасении. Совершенно беспомощным перед распахнутой душой землянки.
