Люциен изумленно выгнул бровь, но ничего не ответил. Он просто исчез.
— Я не могу помочь тебе, Сабин, — сказала Гвен. — На самом деле не могу. Незачем делать то, что бы ты там не собирался сделать. Я не должна была орать на тебя. Ясно? Признаю это. Не должна была оскорблять тебя своими сомнениями. Но я действительно не могу ни с кем сражаться. Я замираю на месте, стоит мне испугаться. А затем теряю сознание. Когда прихожу в себя — все вокруг мертвы, — она сглотнула, крепко зажмурилась на пару минут. — Стоит мне начать убивать, и я уже не могу остановиться. Не такой солдат тебе нужен, на меня нельзя положиться.
— Ты не убила меня, — напомнил он ей. — Не убила моих друзей.
— Я честно не знаю, как сумела сдержать себя. Такого не случалось прежде. Я не знаю, как сделать это сн-снова.
Девушка побледнела.
Опять появился Люциен, на этот раз в сопровождении сопротивляющегося Ловца.
Запустив руку за спину, Сабин выхватил кинжал и встал.
Заметив мерцающее серебром лезвие, Гвен всхлипнула.
— Чт-что ты делаешь?
— Это один из твоих мучителей? — поинтересовался Сабин у дрожащей девушки.
Ее полный ужаса взгляд, молча, метался с одного мужчины на другого. Она явно понимала, что грядет, но ведь это не был разгар битвы. Произойдет хладнокровное убийство.
Ловец неистово бился в хватке Люциена. Это не помогло ему освободиться, тогда он начал рыдать.
— Отпусти, отпусти, отпусти. Пожалуйста. Я делал лишь то, что мне приказывали. Я не хотел причинить вреда женщинам. Все это было ради всеобщего блага.
— Заткнись, — процедил Сабин. На этот раз он не проявит жалости. — Ведь ты не спас их, правда?
— Я прекращу попытки убить тебя. Я клянусь!
— Гвендолин, — голос Сабина звучал жестко, непреклонно, как рык по сравнению с мольбой Ловца. — Ответь. Пожалуйста. Этот — один из твоих мучителей?
Она только кивнула.
Он перерезал Ловцу глотку без предупреждения.
Сабин убил человека на ее глазах.
С того момента прошло несколько часов, и они успели сменить место пребывания, но образ смертного — окровавленного, падающего на колени, а потом — лицом на землю, хрипящего, а потом затихшего — отказывался покидать ее.
Гвен знакома ярость, кипящая внутри Сабина — та же ярость порой сводила с ума и ее саму. Она знала, что он суров и жесток, и нежным чувствам нет места в его сердце.
Взгляд выдавал его с головой. Мрачный и холодный, крайне расчетливый. Когда он освободил ее из камеры, она начала замечать, как он смотрит на окружающий его мир, выискивая то, что можно использовать в своих целях. Остальное — пыль на ветру.
Раньше и она была подобна пылинке. Теперь же он жаждет ее помощи.
Но она не могла забыть то, как он оттолкнул ее при первой их встрече.
Ох, как же ей стыдно. Одно легкое касание его мозолистых пальцев, и она буквально приклеилась к мужчине, которому и дела-то нет до нее. Но он же был такой теплый, энергия так и бурлила у него под кожей, а к ней так давно никто не притрагивался, что она не смогла сдержать порыв.
«Не трогай», — сказал он с таким видом, что убьет ее, если она осмелится вновь потянуться к нему.
Жестокое обращение напомнило ей, что спасители на самом деле были для нее чужаками, что их намерения могли оказаться столь же скверными, как и цели ее тюремщиков. Потому она решила держать дистанцию, изучая их в течение этих двух дней и прислушиваясь к самым тайным разговорам. Ее ментальный слух пришел в норму, позволяя ей подслушивать, не кривясь от боли и тем самым выдавая себя.
Один из таких разговоров, произошедший этим утром, постоянно вертелся в ее мыслях.
«Мы уже почти месяц здесь и не нашли ни следа артефакта. Сколько еще пирамид придется обыскать, чтобы найти его? Я полагал, что мы сорвали большой куш в последней пирамиде, поскольку там были Ловцы, но…»
Опять, эти мужчины упоминали ловцов. Так они называли Криса. Почему?
«Знаю, знаю. Столько напрасных усилий, а мы ни на йоту не приблизились к ларцу».
Артефакт? Ларец?
«Стоит сматывать удочки?»
«Может и так. Пока наш Глаз не даст нам нового ключа, мы лишены путеводной нити».
Странные фразы.
Их глаз может подбирать ключи? К чему? И о чьем это глазе они говорили?
Возможно, он принадлежит тому, которого называют Люциен; она успела рассмотреть, что у него один глаз синий, а другой — карий.
«Надеюсь, Гален также ничего не нашел. Ну, ничего кроме копья, нацеленного прямиком в его гнилое сердце. С этим я всегда рад ему помочь».
Кто такой этот Гален? Имеет ли это значение?
Эти воины такие… странные. Некоторые из них разговаривают так, словно только что сошли со страниц средневековых хроник. Остальные похожи на членов уличной банды. Однако всех их связывают тесные — даже теплые — отношения, это ясно как белый день. Они заботятся о потребностях друг друга: будь то шутки и смех или необходимость прикрыть спину товарища в битве.
Трое мужчин и женщина-воин, Камео, приходили в палатку Сабина, пока тот беседовал с Люциеном. Каждый из них довел до ее ведома одно и то же послание: «навреди ему и пострадаешь». Не дожидаясь ее ответа, они уходили.
Голос женщины…
Гвен содрогнулась. Она уже страдала, от одного этого звука.
В виду того времени, которое она провела в палатке одна, она вполне могла сбежать. Уж попытаться точно должна была бы. Но при мысли об окружающих ее бесконечных милях песков пустыни, палящего зноя и пойди-знай-чего-еще, страх мощной дланью удерживал ее на месте.
Хотя она и выросла среди глыб льда на Аляске, она сумела бы справиться с песками и солнцем. На это она надеялась.
Страшила же ее неизвестность. Что если она наткнется на племя злобных туземцев? Или же стаю оголодавших хищников? Или очередную шайку бандитов?
К тому же, ее путешествие в одиночку вслед за Тайсоном, с которым она тогда встречалась, закончилось тем, что Гвен оказалась невольной гостьей стеклянной камеры. Все же, если эти вояки обидят ее, он рискнет сбежать.
Опять же, она очень на это надеялась.
Но они не трогали ее, во всех смыслах этого слова. И этому она была несказанно рада. На самом деле. Тот факт, что Сабин держал слово — не прикасаться — был подобен дару небес. Правда.
— Ты в порядке?
Воин по имени Страйдер плюхнулся на мягкое кожаное сидение рядом с ней.
Они находились на большой высоте, в частном самолете, который слегка потряхивало на воздушных ямах.
Как ни странно, но это не беспокоило ее.
Гвен горько усмехнулась. Собственная тень порой пугала ее до полусмерти, но от зубодробительной тряски, грозящей падением с небес, ей всего лишь хотелось зевать. Возможно, потому что она сама умела летать — вроде как — хотя не прибегала к этому умению.
