Возможно, потому что в свете пережитого ею за последний год, авиакатастрофа казалась ей сродни детской забаве.
— Ты бледна, — добавил он, не получив ответа. Вытащил из кармана пакетик сладостей, набрал полный рот, а потом предложил угоститься и ей. От запаха корицы, у девушки потекли слюнки. — Не мешало бы тебе поесть.
По крайней мере, она не сжалась от страха пред ним. Все же. Что не так с этими мужиками и их потребностью подсовывать ей всякую малосъедобную дрянь?
— Нет спасибо. Я в порядке.
Она еще не совсем оправилась после сладких булочек Сабина.
Ох, она не жалела, что ела их.
Сахарный вкус… ощущение полного желудка… словно она побывала на небесах. Пару благословенных минут, в любом случае.
Но ей надо быть умнее и не есть то, что отдано по доброй воле. Проклятая богами, как и все Гарпии, она могла употреблять в пищу лишь то, что украла или же заработала.
Это была расплата за грехи предков — абсолютно несправедливая, но спасения от нее не было. Впрочем, она могла голодать.
Гвен слишком боялась последствий кражи у этих воинов, не говоря уже о том, как они могут заставить ее «заработать» пару бесценных кусочков еды.
— Уверена? — спросил он, запуская в рот еще парочку конфет. — Этих малышек здесь много.
Из всех этих мужчин Страйдер относился к ней наиболее галантно и заботливо. Его яркие синие глаза никогда не смотрели на нее с презрением. Или яростью, как порой это случалось с Сабином.
Сабин. Ее мысли постоянно возвращались к нему.
Она поискала его взглядом. Он развалился в кресле напротив нее, закрыв глаза. Ресницы отбрасывали угловатые тени на резкие линии его щек. На нем была военная форма, серебряная цепь на шее и кожаный «мужской» браслет. (Девушка была уверена, что он желал бы слышать это прилагательное в описании его украшения.)
Сон придал легкую расслабленность чертам его лица. Как можно одновременно выглядеть так грубо и так по-мальчишески?
Эту загадку она хотела разгадать. Может быть, когда она сделает это, то прекратит стремиться к нему. И пять минут не проходили, чтобы Гвен не подумала, где он и чем занят. Утром он паковал вещи, готовясь к перелету, а она воображала как впивается ногтями в его спину и кусает за шею. И не для того, чтобы сделать больно ему, а чтобы доставить удовольствие себе самой!
У нее имелась пара-тройка любовников, но подобные мысли не посещали ее. Она была нежным созданием, черт побери, даже в постели.
Это все он и его «плевать-мне-на-все-кроме-победы-в-моей-войне» отношение, которое пробуждало в ней эту… тьму. Иначе и быть не могло.
Ей должно быть отвратительно то, что он сделал, то, как он перерезал глотку смертному. По крайней мере, она должна была закричать, чтобы остановить его, воспротивиться, но часть ее — темная половина, монстр, от которого некуда деться — знала, что должно произойти и ликовала. Она желала смерти тому человеку.
Даже сейчас проблеск благодарности мелькнул в ее груди. К Сабину. За его восхитительно жестокий способ вершить справедливость.
Это была единственная причина, по которой она добровольно поднялась на самолет. Самолет, следующий курсом не на Аляску, а в Будапешт. Это, а также уважительная дистанция, которую соблюдали воины.
Ох, ну и еще булочки «Твинки». Не то, чтобы она могла поддаться этому сладчайшему искусу вновь.
Хотя возможно ей стоит попытаться. Возможно, стоит взять себя в руки и стащить булочку, даже под страхом наказания. Умения ее давно припали пылью, но теперь, когда она на свободе, голод нещадно терзает ее, а тело теряет остатки сил. К тому же, если воины обидят ее, это подтолкнет ее к действию. К побегу, домой.
Однако решать надо быстро. Очень скоро у нее не останется достаточно сил или ясности ума, чтобы подобрать упавшую крошку, не говоря уже о целом блюде. И совершенно определенно сбежать по той же причине ей не удастся. Ухудшало ситуацию и то, что она боролось не только с голодом, а еще и с потребностью уснуть мертвецким сном.
Ее не проклинали вечным бодрствованием или чем-то в таком духе, но спать на виду других противоречило кодексу правил поведения Гарпий.
И не зря! Сон делает тебя беззащитным, словно приглашающим: «нападите на меня». Сестры не придерживались многих правил, но это выполняли неукоснительно. И она будет. Не повторит ошибку. Она уже и так предостаточно их опозорила.
Но без еды и сна ее здоровье продолжит ухудшаться. Вскоре Гарпия в ней возьмет верх, решительно стремясь вернуть ее в нормальную форму.
Гарпия.
Несмотря на то, что они были единым целым, Гвен рассматривала их как две отдельные сущности. Гарпии нравилось убивать; ей — нет. Гарпия предпочитала темноту; она — свет. Гарпия наслаждалась хаосом; она же любила покой.
Нельзя выпускать Гарпию на свободу.
Гвен осмотрелась вокруг в поисках этих булочек «Твинки». Однако взгляд ее остановился на Амане. Он был самым темным из всех воинов, и от него она не слышала ни слова. Он сгорбился в самом дальнем от нее кресле, сжав руками виски и постанывая, словно дикая боль бурлила внутри.
Парис, волосы у которого отливали всеми оттенками каштанового и черного — искуситель, как она начала думать, поддавшись очарованию его лазурных глаз и бледной кожи — находился рядом, задумчиво всматриваясь в окно.
Напротив них сидел Аэрон, с ног до головы покрытый татуировками. Он также являл собой образец молчаливого стоика. Эта троица представляла собой ходячий образец несчастья. Девушка гадала, что же с ними приключилось, и знают, ли они где «Твинки».
— Гвендолин?
Голос Страйдера резко выхватил ее из размышлений.
— Да?
— Опять тебя потерял.
— Ах, прости.
О чем он там ее спрашивал?
Самолет угодил в очередную «яму».
Светлая прядь упала Страйдеру на лоб — он смахнул ее в сторону. Порыв ветерка с ароматом корицы сопровождал этот жест.
В животе девушки заурчало.
— Ты не будешь есть, понятно, — сказал он, — а пить тоже не хочешь? Может, принести тебе чего-нибудь?
Да. Пожалуйста, да.
Слюны во рту стало еще больше.
— Нет, спасибо, — наперекор себе ответила она.
— Возьми хотя бы бутылочку воды. Она же запечатана, и тебе не надо переживать, что мы подмешали туда что-то.
Он взял из подставки для чашек поблескивающую своей охлажденной поверхностью бутылку и помахал ею перед ее носом.
Неужели она была там все время?
«Сюда», — проскулила она. — «Как прекрасно смотрится…»
— Может быть, позднее.
Слова напоминали воронье карканье.
Он пожал равнодушно плечами, но в глазах его светилось разочарование.
