— Послушай…
— Не хочу. Тебе интересно? Я скажу… Я просто не была уверена, что вас и правда исключат. Это во-первых. Во-вторых, мне совершенно не хотелось вам уподобляться… Может, кто и считает вас венцом эволюции, но не я. И даже в поступках не собираюсь приближаться к стражам… А еще я понадеялась, что ты оставишь меня в покое. Из благодарности… Хотя не уверена, что тебе знакомо это понятие, — вздохнула, отвернулась и пошла прочь. И вздрогнула от тихого:
— Я… хорошо.
Хорошо?
Наверное.
Но отчего же так плохо?
6
За два космических года до описываемых событий.
Академия пилотов.
Аррина
Вселенная, которая казалась Древним Цивилизациям жестоким и неуступчивым Ничем, сегодня представлялась живым существом. Наполненным не только звездами и планетами, но и мыслями. А еще волнами — чаще всего невидимыми.
Среди которых особое значение в Содружестве придавали гравитационным.
Собственно, с гравитационных волн, ряби в темной материи, а также с «кротовых нор», ведущих в субсветовое пространство, и началось Содружество Систем, получившее в то время название «Конгломерат». Много тысяч лет назад ученые выяснили, что Вселенную можно «растянуть» в одну плоскость, как тонкий лист, и с помощью специальных установок «согнуть» в определенном месте, соединяя требуемые точки входа и выхода. С погрешностью всего в пару световых лет. И вовсе не надо тратить жизнь нескольких поколений на полет — достаточно лишь нырнуть в «прокол» этого листа, в «нору», и вынырнуть на другой стороне. Используя волновую энергию, заменившую неподъемные двигатели и опасное топливо.
Расстояние, переставшее иметь значение, объединило больше, чем схожесть менталитета, физических параметров рас и планет и общие цели.
Короткими путями пошли торговцы и контрабандисты, дальновидные правители, жаждавшие дружбы и объединения, жестокие завоеватели — как показало время, не менее дальновидные, — подминавшие под себя систему за системой, исследователи и ученые, открывавшие неведомые планеты и материи, и колонисты, в поисках новой жизни заселявшие целые планеты.
Конечно, прошло много сотен, даже тысяч лет, прежде чем удалось добиться точной системы расчетов и адекватного управления гравитационными потоками. Понадобились тысячи смертей экспериментаторов и миллионы — живых существ, не желавших подчиняться естественному ходу вещей, заставлявшему их стать частью чего-то большего. Было много проб, ошибок, войн, доктрин, переговоров, работы над хотя бы минимальными правилами существования. С трудом, но завершили разделение рас по типам.
Но прошло и это.
И сейчас уже не нужны сотни ученых, чтобы подобрать нужную волну и пространственно-временную формулу. Сейчас мы просто задаем координаты корабельной системе, нажимаем кнопку «старт» и… попадаем в другую галактику. У нас несколько столиц Содружества и общий свод правил, неподчинение которым карается самим Содружеством.
Сейчас в пилотных Академиях по всем объединенным галактикам ведется унифицированное обучение — пусть и с поправкой на типы звездолетов.
Мы даже нашли общего врага… и проигрывали каждый раз, когда с ним встречались…
Я вздохнула. Доклад делать пришлось — то, что ты едва не умер, в Академии не считалось достаточной причиной для безделья.
Вот только я не стала писать, что общая политика Содружества оставила на обочине недостаточно технически развитые и не представляющие интереса как сырьевые базы планеты и даже целые системы.
Не стала писать, что красивые лозунги и законы на местах превращались в уродливый оскал садистов, наделенных властью. Или что миллионы существ как жили, не подозревая о существовании какого-то там Содружества, прогресса и бороздящих космос звездолетов… так и живут.
И им никогда не доведется узнать, как себя чувствует тот, кто нырнул за изнанку пространства…
Восхитительно.
Будто ты часть чего-то огромного и прекрасного, и эта часть принимает тебя. И любит безоговорочно. Безупречно. Не пытаясь сломать или изменить, уничтожить или унизить.
Может показаться смешным, что я считала Вселенную любящей… Но ни у кого не было и шанса посмеяться — я не рассказывала. Лишь согревалась этим воспоминанием, когда становилось совсем холодно… во всех смыслах. Как грелась тем ощущением родства, что осталось у меня от мамы.
Маму я помнила плохо: мне было около четырех стандартных лет, судя по записям приюта, когда я попала туда при странных обстоятельствах. Но я помнила её руки, улыбку и запах. Песни, которые мама вполголоса напевала по вечерам. И слова которые она раз за разом повторяла, боясь, что мне когда-нибудь придет в голову найти моего ублюдка-отца…
А еще помню ту ночь, когда её не стало. Неприятных даже по запаху существ с оружием, взрывы и странное слово «зачистка». Чьи-то грубые руки, вытащившие меня из убийственного хаоса, последние слова матери, и её остекленевший взгляд…
В приюте убеждали, что мама меня бросила. Пытались заменить одни воспоминания другими. Сначала я плакала, не желая их слушать, а потом замолчала, не понимая, зачем они это делают. Только много позже догадалась, что произошло… И не забыла. Я мало что забывала. Великолепная память, быстрая обучаемость, физическая выносливость. Некоторых удивляли мои способности, некоторые пытались их использовать. И, как бы ни были они мне ненавистны, я отдавала отчет — именно это позволило выживать на протяжении всех этих лет. Мои особенности и четкое понимание, что рассчитывать можно только на себя. Что быть одной, не любить никого — и не позволять кому-то притворяться, что кто-то любит тебя — единственное правило, которое следует применять всегда. Если хочешь добиться хоть чего-то и выйти за пределы уготовленного судьбой.
Так что я держала дистанцию с кадетами. Особенно после всех этих историй со второкурсницами и «вертушкой». Впрочем, не я одна. Атмосфера соревнования и четкая иерархия между кадетами и инструкторами, младшими и старшими курсами, теми, кто на верху рейтинга, и кто в его самом низу этому способствовала. Правда, многие считали, что им будет легче выживать в группе… Но не я.
Слайм и трое старшекурсников и правда оставили в покое. Если у меня и возникали с кем конфликты, то Клуб к ним не имел никакого отношения.
Как и Гард Норан.
Мы будто избегали друг друга…
Вероятно, он просто внял моей просьбе. Или я никогда и не интересовала его на самом деле — вон как весело он смеялся над тупыми шутками старшекурсниц и зажимал их в углах, абсолютно равнодушный к моему присутствию.
Я же… я старалась не смотреть на того, кто и так проник в мои сны. И будил меня по ночам, оставляя во встревоженном, странном состоянии томления и неизвестных до того желаний…
Я сосредоточилась на учебе. Даже не использовала редкие увольнительные — скрывалась в библиотеке или зале для индивидуальных отработок, пока кадеты растворялись в Аджерскире, ближайшем к Академии городе. Но на третий раз не выдержала. Заставила себя провести ночь за чтением в опустевших лабиринтах… А потом все-таки вышла за ворота.
Что-то, натянувшееся до звона внутри, требовало выхода. Хотя бы из этого здания, ставшего очередным домом.
Я бодро добралась до станции общественных вибро-гусениц — наконец-то могла ими воспользоваться, ведь у меня теперь были документы. А потом позволила себе залюбоваться тонкими шпилями и покатыми сферами Аджерскире, но еще больше зданием нашей Академии, которое я впервые видела со стороны залива и колеи для гусениц.
Искусственный остров, покрытый металлом, стремящееся вверх основное строение, несколько гигантских ангаров и летных площадок и то и дело взмывавшие в воздух стандартные звездолеты околопланетного класса, похожие на полумесяцы… Со второго курса мы будем тренироваться именно на них, позже перейдя на более серьезные модели.
