я понимаю, что никогда в жизни не была так возбуждена. Грубость его пальца вызывает еще больший отклик, когда Кейд вводит его в меня. Я сжимаюсь вокруг пальца и в награду слышу низкое рычание в ухо.
— Твоя мокрая, такая узкая — это станет концом моего самоконтроля, — замечает он, вводя в меня еще один палец и заставляя задыхаться от экстаза. — Вот так, Элеонора. Откройся для меня, прими.
Он вводит пальцы внутрь, медленно наращивая скорость, поглаживает набухший клитор, подталкивая меня к оргазму.
— Сейчас ты прекраснее, чем когда-либо ранее, — хрипит он. Кейд ласкает большим пальцем клитор, одновременно трахая меня пальцами, и с моих губ срывается хныканье. — Громче, — требует он. — Я хочу слышать тебя.
И тут крики заполняют комнату, когда его слова доводят меня до предела. Оргазм овладевает мной, и тело содрогается раз за разом. Это волшебное чувство, и оно длится так долго, что я боюсь потерять сознание. Наконец, спускаюсь со своего сексуального пика и вижу Кейда, который смотрит на меня так, словно я — вся его вселенная.
Возможно, так оно и есть, но я слишком напугана, чтобы верить. Это обязательство, связь, из которой нет возврата.
Просунув руку между нашими телами, я обхватила его член, вызвав шипение Кейда. Поглаживаю член, изучая текстуру и реакции, наблюдая за выражением лица телохранителя. Тот, кто думал, что дравийцы не выражают эмоций, очевидно, не держал руку на чьем-то члене. Удивление, удовольствие и обожание проносятся по его лицу, притягивая ко мне и вызывая во мне агрессивную страсть, по мере того как растет моя уверенность. Раздвигая бедра еще шире, ввожу его в себя.
Его глаза распахиваются, а губы раздвигаются на вдохе от моей смелости, но это только усиливает мое возбуждение. Он убирает мою руку и целует ладонь, прежде чем положить ее себе на шею. А затем погружается в меня.
Неописуемая полнота заставляет меня болезненно сжимать Кейда, даже несмотря на то, что он двигается и стонет, прижавшись к моей шее. Он покусывает это чувствительное место, впиваясь в меня острыми зубами. Боль, скрашенная сильным удовольствием, пронзает меня, и я задыхаюсь. В этот момент он полностью входит в меня, заполняя до отказа и воспламеняя.
Небольшая боль быстро сменяется взрывом экстаза, который поглощает меня. Не выдержав, я прижимаюсь к плечу любовника, подавляя стон. Рев Кейда наполняет комнату, а его движения становятся агрессивными, когда он погружается в меня снова и снова. Его свирепость возрастает, когда я покусываю его шею, как он делал это со мной.
— Моя хорошая девочка быстро учится, — замечает он.
И я снова кусаю его.
Кейд трахает меня сильнее, чем раньше, почти в животном исступлении, когда его настигает оргазм. Он повторяет мое имя снова и снова. Сначала это похоже на разрядку, но ближе к концу это становится сродни поклонению. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой желанной и дорогой. Когда его движения прекращаются, слезы текут по моим щекам, и я прижимаюсь к нему еще теснее.
Кейд поднимает голову и смотрит на меня, его лицо сияет от нашего чудесного занятия любовью.
— Для меня все кончено.
Паника пронзает меня, когда я поднимаю на него глаза.
— Что?
— Для меня никогда не будет существовать других, только ты, — поясняет он. — Ты моя пара, Элеонора, моя намори.
Я выдохнула, не зная, что сказать. С одной стороны кажется, что это хорошо, но с другой — переживание, что эта брачная связь усложнит и без того сложную ситуацию. «Намори» — это ласковое обращение, которое используют только спаренные мужчины, но он же не мой намори.
Прежде чем успеваю что-то сказать, Кейд ложится на кровать, увлекая меня за собой. Заключает меня в объятия и прижимается поцелуем к моему виску.
— Не пытайся улизнуть посреди ночи, — говорит он. — Я сразу приду за тобой и верну назад.
— Хорошо.
— Ты не покинешь мою постель ни этой ночью, ни любой другой. Поняла?
— Хорошо, — отвечаю, на этот раз гораздо тише.
Кейд не знает, что мысленно я уже убегаю, хотя физически все еще с ним. То, что, как думала, будет ночью секса и удовольствия, превратилось в нечто большее. Больше, чем я могу выдержать, но и более прекрасное, чем когда-либо представляла, что ставит мое сердце под угрозу.
Будет ли оно в конечном итоге разбито и покрыто шрамами, как любая другая часть меня?
Глава 7
На следующее утро я стучу в дверь Лии, надеясь, что она там, а не с Морган. Я хочу поговорить с ней до того, как снова увижу Кейда, потому что я все еще в шоке от того, что произошло между нами прошлой ночью, и мне нужен кто-то, кто поможет мне разобраться во всем.
Лия открывает дверь, ее глаза в считанные секунды превращаются из сонных в встревоженные.
— Элеонора, ты в порядке?
— Да, — говорю я. Чувство вины поднимается от осознания того, что я потревожила ее. — Извини, что беспокою. Вернусь, когда освободишься.
— Подожди. — Она открывает дверь шире и жестом приглашает меня войти. Когда я колеблюсь, она говорит: — Не волнуйся. Варек ушел несколько часов назад.
— Ты уверена?
— Тащи сюда свою задницу, — говорит она, подмигивая.
Я улыбаюсь ей. Мое облегчение распространяется, когда я вхожу внутрь и смотрю в изумлении. Стены украшены картинами сплошь из ярких цветов, пол покрыт коврами похожих оттенков. Все выглядит, как всплеск цветов, кроме чисто белого покрывала на кровати.
Лия замечает, что я пялюсь, и машет рукой.
— Вот что происходит, когда твой жених притаскивает тебя на космический корабль, в котором нет других цветов, кроме белого и уродливого бежевого. Это немного чересчур, и, возможно, именно поэтому Варек взбрыкнул, когда дело дошло до покрывала.
— Я помню корабль, и я должна сказать, что мне это очень нравится.
— Спасибо. Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Лия из маленькой кухни, наливая что-то в хрустальный бокал. — Кофе, наверное, единственное, чего мне не хватает с Земли. У дравийцев есть что-то похожее, но вкус у него не совсем такой.
— Нет, спасибо.
Мы сидим друг напротив друга на диване, и я накручиваю прядь волос. Взгляд Лии скользит по моей руке и возвращается к лицу. А потом она улыбается.
— Ты хочешь начать или мне следует? — спрашивает она.
— Мой отец мертв, — мой взгляд расширяется в ужасе от моей вспышки, но она выглядит невозмутимой. — Я узнала об этом только вчера вечером.
— И что ты при этом чувствуешь?
Я смотрю в потолок, а затем опускаю взгляд на свои колени.
— Испытываю облегчение, — признаюсь я. — Почти счастлива, —
