Лааре.
Последнюю фразу Доран пробормотал в кулак, но Киоре все равно разобрала, ощутив пробежавший по спине морозец.
— Я вам в отцы гожусь ведь. Будь вы сиротой, удочерил бы без раздумий, — и сам рассмеялся собственной шутке. — Кажется, вино оказалось слишком крепким. Или что мы тут пили?.. Не судите меня за это слишком строго, Ниира. На миг мне показалось, что в вас переродилась моя супруга. Иначе бы мы не встречались так часто… Как думаете?
Киоре прикусила язык, чтобы не сорваться в пылкое отрицание. Если бы она знала, куда приведут ее попытки утешить отчаявшегося мужчину! В который раз взревела обиженная гордость, ведь опять между ней и Дораном встал образ покойницы! Право слово, Киоре сама бы прибила Лааре: надо же так запудрить мужику мозги!
— Я ничего не могу сказать, ваше сиятельство, — она беззащитно улыбнулась. — Нам не дано знать предыдущие жизни. Будущее покажет.
Доран хмыкнул и взял пустой бокал, чтобы просто повертеть его в руках, рассматривая отблески в стекле.
— В этом будущем вы выйдете замуж за барона, а я женюсь на девушке, указанной императором. Тогда, выходит, я ошибся.
Киоре прикусила язык: хотелось схватить герцога за ухо, как мальчишку, и отчитать. К тому же она знала другую причину, по которой не могла быть перерождением Лааре: она старше придуманной баронеты на девять лет.
— Выходит, — согласилась она.
— Но, знаете, я соврал бы, если бы сказал, что вижу в вас только мою супругу. Вы похожи с ней, это правда. Однако у вас другой характер, и это путает.
— Ваше сиятельство, завтра вы будете жалеть о своих словах, — заметила она, не решаясь коснуться руки мужчины, лежавшей на подлокотнике.
— Не буду, — резко ответил Доран, нахмурившись. — Я никогда не жалею ни о чём сказанном.
— Так вы меня еще и замуж позовете этой ночью. Тоже жалеть не будете?
Она издевалась, и в словах проскальзывала обиженная нотка. Герцог ее уловил, нахмурился, потом погладил подбородок и прищурился.
— А знаете… Сейчас это мне кажется лучшим выходом. Если вы станете герцогиней, никто не посмеет вас оскорблять. И вас я все-таки знаю, в отличие от девицы, подготовленной мне Паоди. Подумайте, Ниира, пока есть такой шанс.
Таких вкрадчивых, обольстительных интонаций Киоре раньше не слышала от Дорана, и они неожиданно понравились, отозвались теплом в груди. Если подумать, то герцог предлагал место супруги пятнадцатилетней бесприданнице, к тому же опороченной и почти замужней — немыслимое благородство! Так бы оно и было, если бы не гремучая смесь причин, побудивших мужчину произнести роковые слова.
— Я не стану брать с вас это обещание. И если вы, повинуясь своим странным порывам, утром посмеете снова его озвучить, повторно откажусь. Спокойной ночи, ваше сиятельство.
Уходила она с ровной спиной, с гордо поднятой головой, как подобало девушке, у которой только и осталось, что гордость, не позволявшая принять собственное падение. В отведенной ей комнате Киоре села на кровать, медленно опустилась, утопив ладони в перине, и шумно выдохнула. Если задуматься, в ее жизни был Файрош — отчаянный авантюрист, почти родственная душа, истинно обаятельный нахал, умевший обходиться с женщинами. До него вниманием девушки пытался завладеть Лагреши — юный колдун, умевший зажигать в воздухе огненные цветы, вольный что ветер и притягательно сильный духом. Потом, с началом наставничества Эши, мужчины сменялись один за другим, и каждого она должна была очаровать, привязать к себе, расположить, отрабатывая навыки соблазнения. Красивые и страшные, благородные и спесивые — каждый был уникален, но все они так и остались заданиями, галочками в списке, и ни один не затронул ее. Соблазнить Дорана она могла сейчас, и эта крепость пала бы, особенно если отыскалась бы еще одна бутылочка вина. Только ей хотелось иного…
Киоре вскинула голову к окну, но на его месте был черный провал — ставни на ночь закрыли. В голове не было ни одной мысли, и только где-то в животе собирался тугой комок плохого предчувствия, как будто говоривший, что лучше и дальше врать самой себе, скрываться, душить все порывы. Она прикрыла глаза.
Доран. Ей. Нравился.
Киоре обняла себя за плечи и закусила губу. И что, что нравился? Вон, можно вернуться, соблазнить и жить дальше, поставив очередную галочку в мысленном списке. Можно выйти утром, накрасившись под больную, и признаться, что не спала всю ночь, что осознала глубокие чувства к так часто спасавшему ее мужчине, что согласна выйти замуж, и тогда они тайно проведут обряд. Афранья с ума сойдет, выслушивая романтическую историю соединения двух сердец! Только вот лучше всего было молчать и затаиться, ведь рано или поздно Доран узнаетоб истинном лице Нииры.
Она снова затравленно поглядела в сторону окна. Хотелось воздуха. Свободы. Простора! Однако выйти Киоре не решилась: кто знал, не пожелал ли Доран остудить голову на том же балконе после их разговоров. Когда-то, в самом начале обучения, Эши говорила, что лучший способ не влюбляться — отдать сердце какому-то мужчине. Тогда Киоре гордо фыркнула: ее сердце навсегда сгорело после предательства монаха. Так она и полагала.
«Это всё сон, северное наваждение. Когда я вернусь в Тоноль, оно исчезнет», — шептала она, раздеваясь. Продолжила шептать, когда залезла под одеяло и укрылась с головой.
Снилось ей, как она вышивала за пяльцами в окружении стайки детишек, радовалась спокойной жизни на одном месте, возне с карапузами и прочим хозяйственным заботам. Не раз и не два просыпалась в холодном поту Киоре, но сон-видение упорно возвращался к ней, так что она вспомнила о прихваченной с собой каким-то чудом бумажке с начертанной гадалкой руной. Достав ее, прижала к груди и, ощутив прилив колдовского тепла, наконец-то спокойно уснула.
Глава 4
Смятение. Давно забытое чувство захлестнуло с головой, когда Доран проснулся. Слабый свет утра проникал в библиотеку; ломило шею, и в чугунной голове, усугубляя состояние, вспыхивали всё новые подробности вечера. Его слова, отчаянные и пьяные. Бледное, даже суровое, девичье лицо. Его пальцы на нежной коже. Тонкая шея и манящие губы. Еще мгновение, и он бы не удержался… Но не случилось.
«Не случилось», — повторил про себя Доран с сожалением.
— Ваше сиятельство, что же вы завтрак пропускаете? — приоткрыв дверь и не заглядывая, спросила Джемма. — Высокая госпожа уж и встала, и поела, и в город пошла на ярмарку…
— Джемма, можешь принести мне еду сюда? — голова трещала от громкого голоса девушки.
— Ладно! — ответила та и ушла.
Умыться. Переодеться. В зеркале — отражение свежевыбритого старика, похожее на портрет на выцветшей фотокарточке.
— Вам и письмо пришло, ваше сиятельство!.. —
