Полагаю, такие вещи делают нечто забавное в голове девушки.
— Мою маму. Меня. И... Анну? — это не было выстрелом в темноте. Они, должно быть, проводили некоторое время вместе, правильно?
Некоторое время они были парой, однако это было давно.
— Тренировки не сильно интересовали ее, — он пожал плечами. Даже с засохшей кровью и синяками на лице он выглядел идеально завершенным. Как будто кровь просто украшала его. — Но я старался как мог. Это самое большое, что может сделать Курос, когда сталкивается со светочей.
Что это должно означать? Я заметила свои палки, брошенные в середине спортзала. Одна из них превратилась в щепки.
— Здорово! Мне снова нужны новые палки. Хорошо, что мы не практикуемся с настоящими малайками.
— На данный момент настоящие малайки — только для практики положений. Через шесть месяцев или около того, ты будешь готова спарринговаться с ними, — он уже шагал прочь, ища свое собственное оружие.
— Шесть месяцев?! — мой голос отскочил от трибун, флуоресцентные лампы, висящие над головой, горели неравномерно. Но уже прошли недели, и я должна... Я остановилась, смотря вверх на лампы, убирая с лица прядь волос. Даже из косы, заплетенной Натали, вылезает несколько прядей, когда сталкиваешься в борьбе с Кристофом.
Он даже не оглянулся.
— Пока ты не будешь готова? Да. А может и дольше.
— Ты сказал, что я делаю успехи! Ты сказал, что я быстрая! Я убила ту фигню прошлой ночью...
— Ты быстрая. Но перед тем, как я разрешу тебе спарринговаться с холодным оружием, тебе нужно быть быстрой и точной. Не говоря уже о контроле, который надо соблюдать все то время, пока у тебя лезвия. Один удачный удар в молодого носферату — между прочим малайками, которые твой друг-оборотень украл — недостаточно, чтобы убедить меня, — он нашел одну палку и развернулся. — Анна никогда не хотела идти, когда ее можно было нести, твоя мама хотела идти, когда смогла бы летать, а ты хочешь убежать, прежде чем сможешь идти. Это, — еще одно быстрое движение, и у него в руках оказалась вторая палка, — иногда невыносимо. Сперва защита, Дрю.
Я думала, что мы закончили. Но я схватила обе палки и выпрямилась, кружась, как раз вовремя, чтобы уловить его удар.
Снова грязный бой. Он набросился на меня, как будто хотел причинить мне боль, и я отплатила ему тем же. Возможно, он должен был восполнить поцелуй или что-то еще.
Что интересно, я никогда не знала, с какой стороной Кристофа встречусь в комнате для практики.
Мне удалось удерживать его целых две минуты, прежде чем я растянулась на матах. Одна из его палок была прямо под моим подбородком, касаясь нежно. Если бы это была малайка, то она порезала бы кожу.
— Полгода, — сказал мягко Кристоф. — Не меньше. Больше, если ты хочешь играть в сорваться-с-поводка в течение дня; тебе нужен отдых, если ты хочешь хорошо работать в течение ускоренного обучения, — его голос немного повысился. — Требуются годы, чтобы полностью изучить эту технику, Дрю, и я не пойду с тобой по короткому пути, даже если позволю тебе ограниченное участие в стремительно-разрушающей миссии, чтобы утешить твою гордость Лефевров. Не спорь со мной. Не насчет этого.
Так он знал! Конечно он знал; он шел прямо в пиццерию. Он просто не сразу застал нас. Тем не менее, с запахом оборотней — и меня — который был по всему зданию, ему не пришлось заходить туда.
И Лефевр. Мамина фамилия. Как если бы папы вообще не существовало. Конечно, он ведь был просто человеком, правда?
Господи!
Иногда ты такая задница, Кристоф! Я ударом выбила палку и прыгнула на ноги. Если я буду кричать на него, то это не принесет никакой пользы; он просто еще раз вытер бы мной пол. Вместо этого, я направилась к выходу, бросив оба оружия с глухим стуком.
Больше он ничего не сказал. Ему и не нужно было. Мои зубы дрожали, рот горел, глаза были полны слез. Ни одна слезинка не упала, они просто заставили мое зрение дрогнуть.
И я все еще не могла избавиться от его вкуса на своих губах.
Ванны в раздевалках Школы были странными, если не сказать больше. Они были полны пузырящейся, беловатой жидкости, которая цепляется за вашу кожу и затвердевает, как парафин, когда попадает в воздух. Она ускоряет процессы исцеления, как сумасшедшая, и когда вы будете смывать ее в душе, она будет скользить в канализацию, как желе, забирая с собой боль и воспаления. Она даже помогает с чувством песка в голове, когда вы мало спите, потому что бегаете с оборотнями и вашу задницу надирает надменный дампир.
Хотя когда она попадает в волосы, то требуется некоторое время, чтобы промыть их, даже в душе, где напор воды может содрать кожу.
Хорошо, признаю это. Если честно, я люблю Школьные души. Я мылась в очень многих дешевых отелях, где едва ли можно получить каплю прохладной, ржавой жидкости, которая, возможно, когда-то была водой.
Что еще классно, горячая вода никогда не заканчивается. Я пробыла там достаточно долго, чтобы превратиться в чернослив, прежде чем вытащить восковую фигню из моих волос. Когда я выключила воду, вся раздевалка отдавалась эхом. В любом Школьном спортзале всегда много ванн и душей для парней, полагаю, после уроков там всегда очень шумно.
Что, думаете я пошла бы туда и проверила бы? Нет, спасибо!
У девушек никогда не бывает более трех ванн и четырех душей. Все вычищено и выбелено, и пар в воздухе, поднимающийся с поверхности ванн, движется, как вуаль. Это столь же одиноко, как город с перекати-поле.
Я схватила свежее, белое полотенце и обернула его вокруг волос, вытирая тело другим полотенцем. Теперь синяки были зелено-желтого цвета, а дорожная сыпь с прошлой ночи выглядела так, будто была недельной давности, а не свежей. По крайней мере, я не ударилась во время утренней пробежки.
Я стояла, глядя на царапины на ноге и пытаясь определить, как много раз она действительно была повреждена, когда услышала мягкий скользящий звук.
Мурашки придали моей коже шероховатость. Я плотно обернула вокруг себя второе полотенце и поглядела на ванны.
Здесь, со мной, не было никого. Только три ванны, кипящие своим своеобразным, булькающим хихиканьем. Из насадки для душа капала вода. Все зеркала затуманились паром, и я даже не могла увидеть стену перед дверью. Бенжамин должен быть на страже в коридоре, и никто не прошел бы мимо него. Кристоф был наготове в любую секунду, чистый и невозмутимый, чтобы забрать меня на обучение искусства перевоплощения.
Из всех уроков этот нравится мне меньше всего. Я бы лучше спарринговалась. И это говорит о чем-то.
Я вздрогнула. Дыхание превратилось в белое облако, и по моей коже пробежалась электрическая нервозность, стуча в костях.
Я знала это чувство, как старого друга. Это своего рода холод, который поражает вас прямо перед тем, как что-то серьезное, странное зайдет и скажет «привет».
Туман-пар вспыхнул розовым по краям. Мамин медальон, покоившийся на груди, также быстро стал холодным. Происходило ли то же самое с ним, когда его носил папа? Я не могла спросить его об этом: его не было рядом, и лучше вообще об этом не думать.
Потому что если я думала об этом, то вспоминала скрежещущий звук, который издавали пальцы зомби по холодному стеклу, и все мое тело хотело свернуться калачиком и спрятаться в темном и безопасном месте.
Или, по крайней мере, темном. Я начинала думать, что не существовало по-настоящему безопасного места.
Розовые края тумана не выглядели приветливо. Они выглядели как сырое мясо. Я почувствовала призрачный вкус сладкой опасности, достаточно слабый, чтобы понять, не придумала ли я этого.
Но я-то знаю. Не имеет значения, воображаете ли вы это или что-то происходит на самом деле. Сперва двигаться, а потом беспокоиться о том, что выглядишь как идиот.
Папа никогда не говорил этого. Но я знала, что он одобрил бы эти слова.
Я попятилась в сторону, где лежала моя чистая одежда, аккуратно сложенная на стойке возле ближайшей раковины. Голые ступни касались грубой плитки, полотенце, обернутое вокруг головы, свободно скользнуло и с шлепком упало, я сделала три шага, пытаясь смотреть везде и всюду. Складной нож лежал прямо на черной футболке, которую я собиралась одеть, и, честно говоря, лезвие с серебряным покрытием не было худшим вариант в данной ситуации.
Какого черта происходит? Я сделала еще несколько шагов, и пар стал еще более розового цвета. Я бросилась к одежде, взяла ее и отшатнулась, когда туман превратился в гневный темно-красный цвет и выстрелил вперед, как если бы его бросили. Он ударил в зеркало, которое покрылось трещинами и разбилось на кусочки. Я крикнула, ноги скользили, и обратно спряталась в душевой кабине. Пока я шла к кабине, джинсы упали на плитку, то же самое случилось с рубашкой, но складной нож открылся, когда мои плечи ударились о стену. Я уронила свое последнее полотенце — та штука была быстрой, независимо от того, что это было, и если бы я думала о скромности, то могла бы серьезно пострадать.
