— Оставайся на месте.
Или у него не было даже шанса...
Держа 38-й обеими руками, Хэзер пересекла комнату, пройдя мимо кровати к французским окнам. Выйдя на балкон, она пригнулась и повернулась влево. Пусто. Она перегнулась через черные железные перила, опустив оружие, и посмотрела вниз на улицу. Несколько гуляк шатались по мокрому тротуару в преддверии Марди Гра. Смех, словно дым, поднимался вверх.
Стерев капли с лица, Хэзер на мгновение закрыла глаза. Две смерти в одном месте. Еще одно изменение почерка. Потребность убивать возросла. Почему сейчас? Почему здесь?
От рева автомобильных двигателей Хэзер открыла глаза. Две полицейские машины мчались вниз по узкой улице, сопровождаемые еще одной без опознавательных знаков с синей мигалкой. Все три, издав резкий звук, затормозили перед клубом. Когда офицеры вышли, Хэзер взмахнула рукой.
— Наверху, — позвала она. — Дверь открыта.
Посмотрев наверх, один из полицейских помахал.
Хэзер отодвинула занавески в сторону и вошла в комнату. Данте не остался на месте. Он сидел на окровавленной кровати рядом с телом девушки, его кожаная куртка укрывала тело жертвы — Джины, он сказал, ее имя Джина.
Хэзер не могла видеть лица Данте, все его внимание сосредоточилось на порезанных запястьях жертвы. Его руки были сжаты в кулаки. Зловоние крови, сохранившийся отголосок насилия и страха, пустой стеклянный взгляд девушки — ничто из этого не пугало Данте. Большинство людей не смогли бы просто оставаться в комнате с телом своего друга, не то что сидеть рядом на окровавленной кровати.
Но Данте отодвинул на задний план свои чувства, чтобы прикрыть ее, вернуть немного достоинства.
— Она все еще теплая, — сказал он.
Присев на корточки рядом с кроватью, Хэзер коснулась плеча Данте.
— Я знаю, это сложно, — произнесла она. — Я знаю. Но ты должен убрать куртку. Мне нужно сохранить место преступления.
Данте обернулся, чтобы посмотреть на нее, его взгляд скрывали темные очки.
— Он отнял у нее все, — его голос был низким и надломленным. — Куртка останется.
— Я понимаю, — сказала Хэзер. Хоть кто-то сделал тоже самое для ее матери? Или хотя бы захотел сделать? — И я бы хотела оставить ее на ней. Но это может уничтожить улики.
Она слышала, как из зала поднимаются полицейские Нового Орлеана, тяжело ступая по лестнице. Данте встал. Хэзер потянулась и сняла его куртку с тела.
— Мне жаль, — произнесла она.
Данте убрал куртку.
— Знаешь, я верю, что это так.
Хэзер коснулась его локтя.
— Давай поговорим в коридоре, — ее голос звучал ровно, и она надеялась, что успокаивающе. — Ты не можешь оставаться здесь, и мне нужно задать несколько вопросов.
Она хотела, чтобы он снял очки. Из-за невозможности заглянуть в глаза, его выражение лица ускользало от нее. Но плотно сжатые челюсти, напряженность и лихорадочный язык тела говорили о многом. Хэзер не хотела заставлять его уходить из комнаты, но если придется, она это сделает.
Коротко кивнув, Данте вышел в коридор. Он смотрел в конец коридора в направлении лестницы. Облегченно вздохнув, Хэзер последовала за ним.
— Какие вопросы?
— Когда ты в последний раз видел Джину?
— Прошлой ночью.
Уоллес смотрела на Данте с чувством, будто ее только что окатили ледяной водой.
— Прошлой ночью? Ты уверен?
Еще одно изменение почерка. СК, если это был СК, всегда держал жертв несколько дней. Интуиция подсказывала, что это, несомненно, он.
— Да, я уверен, — ответил Данте. — Мы даже были в этой комнате.
Никаких совпадений. Данте должен был найти ее. Хэзер посмотрела на измазанную кровью стену позади кровати. «Просыпайся С». В прошлый раз он написал просто «Просыпайся». Что означает С?
Могла ли одержимость Данте быть причиной изменения почерка? Сообщение предназначалось ему? Лафайетт. Выжженный автомобильным прикуривателем символ на груди Дэниела Спаррелла. Фото, где Данте в капюшоне с символом анархии на цепочке на шее или вокруг запястья. Что если Данте предназначалось найти тело... Ее пульс ускорился.
Он общается. С Данте.
Она была близка к убийце. Ближе, чем когда-либо.
— Надпись «Просыпайся С» значит что-либо?
Хэзер повернулась к двум полицейским, появившимся из-за угла лестничной площадки.
— Специальный агент Уоллес, ФБР, — сказала она. — Я собираюсь достать удостоверение.
Когда она скользнула рукой в сумочку, первый коп, раскрасневшийся от волнения и адреналина, сфокусировал внимание на Данте и положил ладонь на кобуру.
— Ты, — рявкнул он. — На пол! Живо!
— Скажи своему напарнику отступить, — сказала Хэзер, показывая значок второму офицеру, старшему и более мощному мужчине, надежнее, чем тот, который тявкал, как терьер, на Данте. — Он владелец клуба и знал жертву.
— Джефферсон, — вздохнул коп,— достаточно. Прекрати.
Покачав головой, он остановился перед Хэзер.
— Мэннинг, — сказал он и кивнул в сторону своего напарника. — Новобранец и все еще зеленый, как задница крокодила.
Хэзер улыбнулась.
— Без шуток.
Она посмотрела на Данте. Он стоял расслабленно, делая вид, что не замечает замолчавшего новобранца. Он даже зевнул. Однако ее это не обмануло: по тому, как расправились его плечи и напряглись мышцы, она заметила, что он взвинчен и готов к нападению.
— Иисусе…
Хэзер посмотрела на Джефферсона. Он застыл в дверях, глядя на связанное тело и послание на стене, его рот был открыт, когда он вдыхал вонь от крови и смерти. Джефферсон побледнел. С трудом сглотнув.
— Не вырви здесь, мудак.
Двое мужчин поднялись по лестнице в коридор. Говоривший протиснулся мимо Джефферсона и вошел в комнату. Упрек в его низком голосе, помятый костюм и легкая уверенная походка дали понять Хэзер, что вновь прибывший — детектив, как и мужчина, следовавший за ним. Напарники, без сомнений. Скучающим взглядом он осмотрел место преступления, глаза, словно объектив камеры, запоминали каждую деталь, запечатлевали каждую тень и каплю крови, оставляя след в памяти.
Его напарник кивнул Хэзер, с незажженной сигаретой зажатой между губ и камерой в руках. Он шагнул в комнату, остановившись в проеме двери. Камера защелкала, когда он стал снимать место преступления.
Мэннинг и его новенький напарник стояли по другую сторону от входа, охраняя место преступления. Цвет лица Джефферсона стал зеленоватым, а взгляд был прикован к полу.
— Вы, должно быть, федерал, о котором говорил Коллинз, — сказал первый детектив.
