Руна Соглашения, дарованная ему Данте четыре года назад, — теплый и неожиданный знак их дружбы. Пальцы Люсьена сжались вокруг кулона. Грубые края впились в плоть. Он склонил голову и прикрыл глаза. Вспомнил неистовую и тяжелую Песнь Создателя, услышанную в ответ пять лет назад... вспомнил приземление на пристань рядом с Миссисипи.
Юноша в потертых кожаных штанах, изношенных ботинках и футболке сидит со скрещенными ногами на искореженном и виды видавшем деревянном причале, что-то извивающееся, светящееся синим зажато в его руках.
Люсьен легко ступает на причал, последний раз взмахнув крыльями, прежде чем сложить их у себя за спиной. По воде идут круги, и брызги осыпаются на пристань. Сильный запах рыбы, мутной воды и грязи заполняет воздух.
Юноша не смотрит наверх. Черные волосы скрывают его лицо, склонив голову, он сосредотачивается на предмете, извивающемся в его руках.
Люсьен делает шаг вперед, дерево по-прежнему остается теплым под его босыми ногами. От юноши исходят волны боли и силы, острые, жалящие и лихорадочные. Кровь течет из его носа, капая на тыльную сторону ладони.
Искрящийся синий свет исходит из рук подростка. Песня хаоса вихрем кружится вокруг него — мучительная и тоскливая, разбивающая сердце — притягивая Люсьена ближе. Его мышцы натягиваются, обжигающий жар струится по венам. Последний раз, когда он видел этот синий свет или слышал Песнь Создателя, был за тысячи лет до Создателя, который давно уже мертв.
Наконец, родился другой? Скрытый в мире смертных?
Люсьен прячет крылья за спиной, когда присаживается рядом с юношей. Боль пронзает его. Плотно возведя щиты, Люсьен закрывается от нежеланной агонии.
— Дитя.
Юноша с волосами цвета ночи не отвечает. Его открытые ладони дрожат, и голубое свечение меркнет, затем исчезает, словно затушенное пламя. Нечто, что он держит в руках, мчится прочь, темные глаза мерцают в лунном свете.
Люсьен с удивлением понимает, что на причале крыса. Или нечто, что раньше было ею. Прежде, чем крыса подбегает к краю пристани, множество пар полупрозрачных и хрупких, как у стрекозы, крыльев уносят ее в ночь. Она улетает.
Навсегда измененная прикосновением Создателя.
— Дитя, — снова говорит Люсьен и приподнимает лицо юноши надетым на палец когтем.
Он слишком ошарашен, чтобы узнать темные умные глаза, линию скул, изгиб губ, даже, чтобы оттолкнуть мальчишку, когда тот ринулся по пристани. Люсьен подает на спину, когда парень обретает силы и, вцепившись в его плечи руками, вонзает клыки в шею.
Тепло исходит от юноши, когда он пьет кровь Люсьена, тепло, голод и глубокая, глубокая скорбь. Люсьен поддерживает его на мгновение, позволяя питаться, прижимать себя к старой деревянной пристани одетыми в кожу бедрами. Он пахнет осенним дымом от костров и ноябрьскими морозами, пронзительный, чистый и опьяняющий аромат. Боль и почти что безумие юноши обрушиваются на щиты Люсьена, словно безжалостная кувалда.
Он так похож на нее.
Невероятно.
Ее сын.
Нежно, Люсьен разжимает стальной захват юноши и кладет руку на его воспаленный висок. Он вливает в него целительную энергию, гася огонь, опустошающий его разум, и погружая в сон. Парень расслабляется, его испачканное лицо оставляет красный след на плече и груди Люсьена.
Люсьен убирает в сторону запутанные черные волосы и всматривается в бледное лицо мальчика. Он всматривается в чудо. Проследив пальцем линию подбородка, приподнимает его губу и смотрит на небольшие клыки. Холод проникает в Люсьена.
Где его мать?
Женевьева...
Люсьен открыл глаза, все еще сжимая кулон. Так много неизвестного и недосказанного. Он должен был сказать Данте правду, когда они встретились. Теперь было уже слишком поздно. Момент упущен. Вздохнув, Люсьен отпустил подвеску, последний раз коснувшись.
Он прислушивался к неподвижному дому, тиканью маятниковых часов в холле, треску старого дерева и фундамента, утренней суете за пределами затемненных окон.
Люсьен расслабился в удобном кресле, позволяя себе задремать. Прошло несколько минут. Полчаса. Ясный свет зари сменился на серый. Шторы потемнели. Дождь застучал по черепицам крыш. Заморосил на дорожки, выложенные из камня.
Укол ярости, глубокая боль от старой, вновь открывшейся раны, разбудили Люсьена. Он поднял голову. Предчувствия скрутились, словно колючая проволока, вокруг его позвоночника.
Его дитя недолго боролось со Сном. Он проснулся.
Глава 7
Ближе, чем она когда-либо была
Обнаженное тело лежало лицом вверх на смятой постели, руки были прикованы наручниками к изголовью, ноги раздвинуты, черный чулок обернут вокруг горла и завязан. Колотые раны покрывали грудь и живот. Лицо, повернутое к двери, частично скрывали черные длинные волосы. Губы и язык были испачканы кровью и пеной. Тушь, подводка для глаз и слезы оставили сухие дорожки на лице. Взгляд из-под полуприкрытых век, казалось, был направлен прямо на Хэзер. На молочно-белой внутренней поверхности каждого бедра был вырезан символ анархии.
Кровь капала на ковер. Хэзер окинула взглядом пропитавшиеся кровью простыни и руки, вертикально исполосованные от запястья до локтя. Остановившись на падающих каплях. Смерть наступила только что. Считанные минуты назад? Максимум полчаса?
Позади кровати неровными косыми буквами было написано сообщение, занимающее большую часть стены:
«Просыпайся С».
— Джина, — прошептал Данте.
Хэзер резко посмотрела на него.
— Ты знал ее?
Данте кивнул, неверие, шок и что-то ещё, что Хэзер не смогла определить, омрачили его лицо. Он нащупал свои солнечные очки на макушке и опустил их вниз.
Переложив кольт 38-го калибра в другую руку, Хэзер достала сотовый из сумочки и набрала номер восьмого округа.
— Агент Уоллес, — сказала она в трубку. — На Сент-Питер-стрит 666 произошло убийство. Клуб «Преисподняя».
Выключив телефон, Хэзер положила его обратно в сумочку, взгляд ее зацепился за влажные от дождя шторы рядом с открытым французским окном.
Возможно, убийца сбежал, когда они вошли в клуб. Или...
Хэзер оттолкнула Данте от дверного косяка.
— Оставайся на месте.
Или у него не было даже шанса...
Держа 38-й обеими руками, Хэзер пересекла комнату, пройдя мимо кровати к французским окнам. Выйдя на балкон, она пригнулась и повернулась влево. Пусто. Она перегнулась через черные железные перила, опустив оружие, и посмотрела вниз на улицу. Несколько гуляк шатались по мокрому тротуару в преддверии Марди Гра. Смех, словно дым, поднимался вверх.
