Эшли Дьюал - У истоков Броукри (СИ)

Для Верхнего Эдема наказанием стало предоставление бесплатных мест в лучших университетах нашего города. Худшей участи для элиты заречья не придумать. В трансе и наполненные боевым, неокрепшим духом ходили все, включая мою мать.

Нижнему же Эдему полагалось оплатить все расходы семьи Прайсвуд на лечение их единственного и неповторимого сына — Стюарта Прайсвуда. В то же время, все мы знаем, что для этой семьи забота о сынке, пусть и платная — несложная задача. Чего не скажешь о временном правительстве Нижнего Эдема, где каждая монета на счету. Потому Канцлер и решился на данный род обязательств: подобные расплаты отразятся на бюджете стороны в геометрической прогрессии.

Канцлер — потомок Виктора Эдема, в чью честь был назван наш город, основанный в далеких 70-х годах. Говорят, в то время не существовало такого классового неравенства, и людей не разделяла двадцатиметровая стена. Они жили вместе, помогали друг другу, не боялись пожать руку тому, кто ниже по рангу. Но потом все изменилось, и общество пало пред веком капитализма. Различия оказались пропастью, куда манило и богатых, и бедных с целью абстрагироваться от внешнего мира. Труд наемных рабочих оплачивался низко и несправедливо, и вскоре это вылилось в серьезный конфликт. Богатые прочно ухватились за те места, где сидели поколениями, за суммы денег и общественный статус. Бедным же не предоставлялось возможности стать частью этого мира, когда ты работал на одного из представителей этой мнимой аристократии. Вследствие ряда поправок и столкновений на главной площади Эдема, было принято решение построить стену, отделяющую бедняков и богачей друг от друга. Не знаю, стало ли лучше. На какое-то время стало спокойней, но уже совсем скоро столкновения возобновились, как и неприятности.

На сей раз, мы не строим стену, а возвращаемся к далекому прошлому. Интересно, у нас хватит сил продержаться без кровопролитий хотя бы пару дней? Ну, для разнообразия. Или же мы накинемся друг на друга, как одичавшие звери, едва столкнемся в коридорах и на площадях? Не знаю, к чему это приведет. Мне даже страшно. Но, в то же время, я жду и верю в лучшее, будто мир изменится, едва начнется первый учебный день.

Сажусь на диван рядом с Мэлотом. У брата на коленях огромная тарелка винограда. Он кидает на меня косой взгляд и протяжно выдыхает.

— Тебе больше нечем заняться?

— Это и мой диван.

— В доме с десяток диванов. — Мэлот кидает виноградину в рот.

— Спасибо, что сообщил. А я и не догадывалась.

Скрещиваю на груди руки. По телевизору показывают папу. Брат делает громче, а я осматриваю лицо Феликса Ривера — главаря беженцев, или «палача», как выражаются мои родители. Феликс — знаменитый человек. Именно он разрешил смертную казнь в Нижнем Эдеме. Вряд ли бы его поддержал совет моего отца, где в почете демократия. Но все равно есть и те, кто считает его решение оправданным. В конце концов, только после введения смертельной инъекции за стеной восторжествовала тишина.

«На Церемонию подписания Мирного Договора съехались главы соседних городов. И не исключено, что уже завтра, мы предоставим новую информацию, которая касается новых соглашений между враждующими сторонами!» — щебечет телеведущая.

Мэлот усмехается, а я растерянно наблюдаю за тем, как под вспышками камер, мой отец пожимает руку Феликсу Ривера. Не думала, что мои глаза когда-нибудь увидят нечто подобное. Запихиваю в рот сразу несколько виноградин.

— Мир перевернулся, — восклицает брат. — Сегодня они пожимают друг другу руки, а завтра что? Переедут в соседний коттедж? Будем дружить, мирно общаться?

— Думаю, отец не позволит этому случиться.

— И правильно. Наш город окружен лесом, которому уже с сотню лет, ты в курсе? Он принадлежит нашей семье, нашему отцу и всему его роду. Никто из бедняков не имеет, и никогда не будет иметь ничего подобного. Тогда к чему все эти церемонии о равенстве и о какой-то чуши? Я не понимаю, Дор.

— Канцлер хочет сделать как лучше.

— А получится как всегда.

Пожимаю плечами. Возможно, Мэлот прав. Чувствую на себе чей-то взгляд и смело оборачиваюсь, будто поджидаю беженцев с вилами и факелами на пороге. Однако я вижу маму, которая тихо стоит у стены и попивает из хрустального бокала виски. Никогда я ее не видела такой потерянной и злой. Можно подумать, что ночной кошмар Сьюзен де Веро стал реальностью, и теперь она боится открывать глаза, ведь темнота не исчезает.

— Мам? — спрашиваю я, предприняв очередную попытку растопить лед между нами. Дергаю уголками губ. — Все в порядке?

Ее серые глаза находят мои. Как же давно я не встречалась с ней взглядом! Внутри у меня все тут же взвывает от тоски по ее ласковым рукам, по голосу, успокаивающим, едва на небе громыхала молния. Когда-то она ведь любила меня. Но что изменилось? Почему?

Я хочу спросить что-то еще, но мама отворачивается и уходит, а я крепко стискиваю зубы и вновь впяливаю взгляд в экран телевизора. Наплевать. Мне наплевать — все твержу я и смахиваю с лица горечь.

Поднимаюсь к себе в комнату и слышу, как где-то за углом прибирается Мария. Тут же в груди у меня вспыхивает знакомая печаль, от которой я не смогла избавиться, как бы ни старалась. Неприятный холод сковывает тело, а свет становится еще темнее и падает на меня, как одеяло, укутывая во мрак из грусти и потерянных надежд. Иногда я вижу сны, в которых Эрих пробирается ко мне через окно. Он глядит на меня и протягивает мне руку, зовя за собой в мир, полный опасностей, приключений и чувств. Каждый раз я подбегаю к нему, и каждый раз из тени выходит мой отец с черными от ярости глазами.

На самом деле, спустя месяц существование Эриха и вовсе кажется мне выдумкой. Я забываю, как дрожали мои руки, когда я зашивала его раны; забываю, как прибегала в дом Марии, лишь бы поговорить с ним; забываю детали и подробности наших разговоров, но я никак не могу выкинуть из головы его голос и его кривую ухмылку. Это сводит с ума. Не знаю, как такое возможно, но все больше мне чудится, будто я общалась с призраком, ведь никак иначе не назовешь смутный образ, плавающий в сознании.

Замираю в коридоре, увидев приоткрытую дверь своей комнаты. Я точно помню, что закрывала ее. Может, Мария? Хм, нет. Она знает, как я отношусь к подобным вещам. Мне очень важно, чтобы никто не врывался на мою территорию без моего согласия. Почему же тогда дверь открыта? Сглотнув, я иду к спальне, сжав в кулаки пальцы. Если это Мэлот, я впервые брошусь в бой, наплевав на исход и на полученные раны. Моя комната — бункер и укрытие, как будто бы повсюду радиация, и только там я могу дышать. Поэтому придется драться, если брат наплевал и на это условие.