Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.
— Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.
Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:
— Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, — взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. — Но Шейла говорила непозволительно сердито.
От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться со мной хоть взглядом — сейчас, когда авгуры внимательно за нами следят.
— Это не оправдание, — отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. — Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.
Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя нас всех разом удивлённо выдохнуть.
— Это было бы недопустимо, — нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. — Совершенно невозможно.
Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций — только призыв к благоразумию. Его замечание — это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.
— Это было бы преступно, — распаляется Аврея, и её голос после спокойного тона Гилара звучит ещё более страстно. — К тому же, все мы знаем, почему Нона так болезненно реагирует на разговоры об инсигниях.
Мы все замираем.
Теперь голос авгуры сочился иронией и даже сарказмом.
Женщине это позволено, ведь она должна защищать наши устои, но я всё равно столбенею, слыша неприкрытую издёвку.
— Аврея, — тихо окликает Флика, лишь этим напоминая о грани, которую не стоит пересекать, но о чём идёт речь, понимает каждый из присутствующих.
Моя подруга заметно напрягается. Даже дёрни я её сейчас за руку, это не поможет. Внутри всё сжимается, когда она открывает рот, и я с ужасом жду, что из него вырвется, но на удивление Нона держит себя в руках и говорит как можно учтивее:
— В чём ещё меня обвиняют?
— Ты часто не даёшь своё согласие на галоклин, — Аврея приводит третий аргумент с готовностью: ход этого разговора она явно продумывала заранее.
Почему-то от такой мысли меня начинает мутить. Но, к моему удивлению, Нона облегчённо выдыхает:
— Вашим фантомам моё согласие не требовалось, — она говорит резко, но что-то в её тоне наталкивает на мысль, что дерзость наигранная. — Разве это не является нашим священным правом — отказаться от встречи с фантомом? Или авгура защищает лишь некоторые устои?
Ирония и сарказм в отношении авгуры точно недопустимы, тем более, когда их использует юная эдемка, тем более, когда у этой девушки история такая, как у Ноны…
На лице Авреи застывает удивление, а затем оно сменяется возмущением, словно старейшина стала свидетелем того, как во время молитвы какой-то болван начал громко бить в барабаны.
— Аврея, — тихо предостерегает Гилар, его голос звучит напряжённо. — Нона, выбирай, пожалуйста, выражения, когда разговариваешь с авгурой.
— Ты не оставила нам выбора, — Аврея буквально шипит, когда, игнорируя слова Гилара, изо всех сил старается сдержаться, но слова срываются с языка без осознанной на то воли. — Пропуск молитв, особенно Истинных, отказ от галоклина, грубое общение со своими ближними. Ты считаешь, этого мало для того, чтобы мы были в праве… — авгура вдруг замолкает, подыскивая правильное слово под внимательным взглядом двух других старейшин.
Но Аврея так и не успевает договорить — Нона щетинится, как обиженная химера и говорит невероятно быстро:
— Что сделать?! Подстроить всё нарочно, обмануть меня, проигнорировать моё нежелание принимать фантома и в итоге преследовать меня, как какого-то тальпа?!
— Нона! — восклицают одновременно все трое авгуров, а мы с Фортунатом потрясённо переглядываемся.
— Вы считаете, этого достаточно, — произносит Нона гораздо тише, но её голос словно трескается, и девушке приходится сглотнуть, только потом она может продолжить: — чтобы оправдать то, что как вы со мной поступили.
Я знаю, что Нона ни за что не заплачет, тем более перед авгурами, но боль в её голосе заставляет меня подойти ближе. Я не решаюсь её обнять, но хотя бы кладу руку на плечо на несколько секунд, а затем невольно отступаю, заметив, как Аврея приближается к Ноне. Её лицо не выражает эмоций, и я вдруг надеюсь, что она скажет несколько слов поддержки, но застываю рядом с подругой, когда до меня доходит смысл следующих слов авгуры:
— Я знаю, что где-то во Фрактале ты прячешь вещи тальпов, и этот тайник, оскверняющий наш дом, хранит память обо всех твоих проступках.
Авгура говорит неожиданно тихо, буравя Нону жёстким взглядом. Глаза жёлтые, как у сказочного дракона — огнедышащего, безумного зверя, ревностно оберегающего свои сокровища. Мне кажется, ещё несколько секунд — и из ноздрей Авреи появится дымок, предвещающий скорое пламя.
Я беспомощно смотрю на Флику и Гилара, но они, удивлённые словами третьей авгуры, не делают замечания из-за её злобного тона.
— Что ты сказала, Аврея? — переспрашивает мужчина.
На лице рыжеволосой авгуры появляется презрительная улыбка, когда она, не сводя взгляда с Ноны, повторяет всё тем же голосом, что и прежде:
— Я не была уверена, но теперь знаю точно: во Фрактале юная эдемка прячет вещи тальпов, которые приносит невесть откуда, а значит, пересекает границу Фрактал, хотя знает, что это запрещено.
Из моих лёгких как будто выбивают весь воздух.
— Ведь ты знаешь, верно? — теперь Аврея обращается только к моей подруге.
Нона молча смотрит на авгуру, и её взгляд не менее жёсткий и упрямый, чем тот, что принадлежит женщине.
— Это правда? — спрашивает Флика встревоженным голосом, делая к нам несколько шагов.
Я ведь предупреждала Нону, чем всё это кончится.
Судорожно глотаю воздух, стараясь сделать это так, чтобы не слишком выдавать своё сбивчивое дыхание. Фортунат встревоженно поглядывает на меня, как будто я могу упасть в обморок в любую секунду. Возможно, он прав.
— Нона, это правда? — Гилар повторяет вопрос Верховной авгуры, и на его лице я впервые вижу беспомощность.
Нона переводит взгляд с Авреи по очереди на двух других авгуров, а потом, приподняв подбородок, говорит:
— Вы рассказываете о медитациях, о связи с природой и другими галактиками, выстраиваете чёткие убеждения, в кого верить и как жить. — Нона чеканит каждое слово, а во мне нарастает предчувствие беды. — Вы держите нас в страхе рассказами о прошлом и странных существах, но при этом напоминаете, что кроме корриганов, никаких чудовищ на планете больше нет, ведь Солнце бережёт её жителей, и чудища в ловушке. Но зачем? Ведь у этого всего есть какая-то цель?
Ох, не стоило ей этого говорить…
— Я пытаюсь делать именно то, что нам велят с самого детства — жить по чувствам, доверять интуиции. Она меня явно не подводит, иначе вы давно поймали бы меня с поличным, верно? Нет доказательств моей виновности, — Нона обращается только к Аврее, и у той от гнева искажается лицо.
Моё сердце уходит в пятки.
— Нет доказательств? — шипит авгура, внезапно хватает руку Ноны и трясёт её так, что на мгновение кажется, будто кисть может просто оторваться.
Каждое слово Аврея произносит всё громче, пока шум Водопада не кажется совсем далёким, когда она визгливо кричит:
— А это, по-твоему, не доказательства?!
Я уже почти кидаюсь к подруге, как вдруг до меня доходит, что авгура пытается продемонстрировать.
Лента…
Я совсем забыла о новом трофее Ноны, который она показывала мне в Гористом венке. Почти прозрачная полоса на запястье. Её даже увидеть невозможно, если только не знать, что она находится на руке. Или хотя бы не чувствовать…
