пыли? Наверное, когда-то это был писк моды, но теперь выглядит слегка нелепо.
Хотя оно почти подходит ему. Потому что мужчина безумно хорошо сложен, с широкими плечами и длинными, мощными руками и ногами.
Я лично видела — и чувствовала — скорость, на которую он способен.
Видела, как легко он убивает.
Он страшный и невероятно опасный, но я не могу отрицать, что он впечатляющий… нечеловеческим образом.
Захотелось ударить себя за подобные мысли. После того как возвела стену вокруг своего разума, чтобы противостоять унижению дрессировки как одного из питомцев Хоргуса, я теперь восхищаюсь беспощадным убийцей только потому, что он немного симпатичен?
Я даже не знаю, кто он. Он не похож ни на одного человека или существо. Странно, если бы не его уникальный цвет кожи, он мог бы, вероятно, сойти за тигландера.
Кошки кружат вокруг его ног, мурлыкая и потираясь об него, полностью меня игнорируя. Кажется, они почти ему поклоняются.
— Почему ты спас меня? — спрашиваю я, хотя и боюсь его ответа. — И… почему вокруг так много кошек? — тихо добавляю, звучит немного абсурдно.
Он смотрит на меня, кажется, вечность, словно сканируя меня темными глазами. Я неловко переминаюсь под его взглядом.
— Ты убила Хоргуса, — наконец говорит он тихим и опасным тоном. — Почему?
Отвечает на вопрос вопросом. Как высокомерно.
Но мне кажется, что если я не отвечу правдиво, он узнает. Разумнее его не злить.
— Он убил моих родителей, — говорю я медленно, позволяя знакомому гневу и горю вспыхнуть во мне.
Воспоминания вспыхивают у меня в голове, настолько сильные, что меня почти тошнит. Иногда перед сном вижу, как моя мать лежит на земле, ее зеленое платье порвано и окровавлено, карие глаза открыты, невидящим взглядом взирая на прекрасное голубое небо. Я вижу моего отца — его лицо бледное и безжизненное, а из груди торчит арбалетный болт мидрианца.
Мидрианские ублюдки даже не позволяли сделать им надлежащий погребальный костер. Они похоронили их в яме в холодной, влажной земле.
Мой отец — охотник. А мама — старейшина.
Селиз благослови их души.
Лишь намного, намного позже мы смогли выкопать их и отправить пепел их костей в небо.
Мне было десять Я выкопала их голыми руками.
Я так долго сосредотачивалась на гневе, что иногда почти забываю, как грустить. Теперь мои эмоции снова открыты. Я помню ощущение теплой крови Хоргуса, хлеставшей по моей руке, и внезапный яростный толчок осознания того, что достигла цели с первой попыткой.
Чувствую ли я себя сейчас удовлетворенной? Чувствую ли я себя лучше?
Это не вернет моих родителей.
Украденное у меня детство волшебным образом не вернется.
Я смотрю на свои руки. Они дрожат. Золотые кольца и модные браслеты исчезли. Он убрал их прошлой ночью? Под моими ногтями пятна засохшей крови.
— Ты понимаешь, что сделала? — тихо спрашивает демон, делая несколько шагов вперед. Его тень падает на меня, и я снова чувствую холод.
Определенно не человек.
Я подавляю дрожь.
— Да. Я убила Хоргуса, императора Мидрии, — прямо говорю я, и внезапно все ужасные эмоции внутри меня замирают.
Без моего гнева я просто опустошена.
— Ты убила императора Мидрии, — соглашается он, скрещивая руки и останавливаясь рядом со мной. Золотой камзол слишком узок в плечах. Ткань угрожающе натягивается на выпирающем бицепсе. Я мельком вижу его гладкую белую грудь.
Мое сердцебиение ускоряется. Что со мной не так?
Как будто чувствуя напряжение, кошки исчезают.
— Да, — киваю я, чувствуя себя ужасно уязвимой. Отсюда нет выхода. Я не могу его найти. Здесь некуда идти. Меня арестуют, как только сделаю шаг на улицу.
— Что ты хочешь? — повторяю я, стараясь не показывать страх в своем голосе. — Кто ты?
Его хмурый взгляд станвоится более глубоким.
— Прошлой ночью ты была готова умереть. Неужели твое существование настолько ужасно, что ты не боишься смерти?
Его вопрошающий взгляд буравил меня, вызывая неловкость. Мой поступок был продиктован эгоизмом. Я думала только о себе, о своей мести. И была готова пожертвовать жизнью.
— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? — огрызнулась я.
Он наклоняет голову, а выражение его лица становится ледяным.
— А сейчас послушай меня очень внимательно. Когда я тебя спрашиваю, ты отвечаешь. Не смей дерзить мне.
Еще один незнакомец, жаждущий указывать мне, что мне делать со своей жизнью? Я так устала от этого.
— Ты ничего не знаешь обо мне, ассасин. Что если я скажу тебе, что все еще хочу умереть? — Видимо, я сошла с ума, раз продолжаю противоречить ему, но у меня было странное настроение. Я чувствовала себя безрассудной. Чего бояться? Мне нечего терять.
Демон опускается на корточки рядом со мной, так быстро, что даже не замечаю его движений.
— Тогда я запрещаю тебе.
Темные глаза скользят по моему лицу, груди, прикрытому телу. Я чувствую себя ужасно голой.
— Ты не глупа. Знаешь, что я могу забрать твою жизнь в одно мгновение, если захочу. А также я единственный, кто стоит между тобой и гневом мидрианской империи. У тебя остались знакомые в твоей деревне, тигландер?
— Амали, — пробормотала, раздраженная тем, что он просто называет меня либо тигландером, либо женщиной, как будто от этого я становлюсь меньше человеком.
Его отношение действует мне на нервы. Как грубо. Как сложно. Даже дворцовым учителям не удалось так легко проникнуть под мою кожу, как этому бледному демону.
— Ам-а-ли, — медленно говорит он, осторожно перекатывая каждый слог на языке. Его голос становится более глубоким. Теперь я уже не раздражена, а потрясена. — У тебя остались знакомые в твоей деревне, тигландер?
Я молчу, удивленная его вопросом. Я была так поглощена яростью и отчаянием, что никогда особо не задумывалась о своем народе в Венасе. Когда мидриане забрали меня из села, я закрыла сердце от мыслей о прошлом.
Мне пришлось.
Стыд за то, кем стала, слишком велик.
И если бы слишком много думала о своем прошлом, то не смогла бы сделать то, что сделала.
Но теперь я вспоминаю о людях, которые дали мне силы и окружили заботой после того, как моих родителей убили.
Жесткая и свирепая старая Анайя, старейшина деревни, которая потеряла мужа в результате ужасного случая на охоте так много зим
