к воцарившейся тишине. Если по комнате бродила не тётушка Хлоя, то кто?
Холодно…
Я на ощупь пробираюсь в спальню. Широкая кровать занимает центральное место у дальней стены. По пути я всё-таки сбиваю то ли пуфик, то ли стул. Я дотягиваюсь до края кровати и поспешно забираюсь под одеяло.
Получается, что Дом не отапливают?
В смежную дверь раздаются два негромких удара. Я легко могу представить, как граф стучит костяшками пальцев.
— Даниэлла, всё в порядке? — раздаётся его голос. — Я слышал шум.
— Доброе утро, — откликаюсь я. — Я неловко встала и что-то уронила. Я вас разбудила, Гарет? Прошу прощение.
— Нет, я уже не спал. Не беспокойтесь.
Врёт?
Магическое сияние бледно-голубого света превращает кромешную тьму в густой сумрак, в котором я могу разобрать, что смежная дверь открыта, и в проёме возвышается Гарет. Может, я слышала его шаги? Я ведь лежала на боку спиной к смежной двери, и звук исходил от неё. Но зачем тогда Гарет прятался в коридоре?
Я отмечаю, что Гарет затянут в мундир. Либо он не спал, либо оделся меньше, чем за минуту, либо спал в одежде.
Раз уж он здесь…
— Кажется, я должна вам кое в чём признаться, Гарет.
Чем быстрее я расскажу про своё беспамятство, тем лучше. Я чувствую собственную уязвимость, и пульс начинает частить. Мне неловко признаваться в чём-то настолько личном. Но иначе нельзя.
А что если рыжуха причастна к моему беспамятству? Сомнительно, но исключать эту версию нельзя.
— Даниэлла? — Гарет останавливается.
— Я…, — надеюсь, посторонних ушей в спальне нет. — Признаться, я не хотела выходить замуж.
До сих пор я не задумывалась, что произошло в комнате, где я очнулась от порции ледяной воды в лицо. Возможно, именно в первых воспоминаниях есть ключ к разгадке, что со мной произошло, но…
Слишком много вопросов. Если думать обо всём, о чём нужно, мозги вскипят.
Я запинаюсь, подбирая слова, а муж, кажется, очень по-своему интерпретирует мою запинку.
Он отступает на шаг и в доверительном жесте поднимает руки. Гарет в перчатках. Не снимал не только мундир, но их?
— Даниэлла, пожалуйста, не беспокойтесь. Я понимаю, что вы не готовы к… супружеской близости, и не стану вас принуждать, сколько бы времени вам ни понадобилось.
Его обещание…
Звучит великодушно, но, не исключено, что кроме заботы обо мне за обещанием скрывается расчёт. Положение семьи бедственное. Тут бы насмерть не замёрзнуть или с голоду не помереть, а не о наследниках думать.
— Я не помню, что произошло утром. Я очнулась на полу в окружении людей, которых я не узнавала. Все вокруг называли меня Даниэллой и были уверены, что мой обморок как-то связан с моим нежеланием стать вашей супругой. Я не помню ничего, что было до обморока.
Нас прерывает тётушка Хлоя.
Её голос раздаётся из гостиной:
— Графиня? Ваш отвар.
— Тётушка, — зовёт Гарет и, не дожидаясь, когда она придёт, выходит ей навстречу.
Он возвращается без неё, зато с подносом. Гарет перехватил тётушку в гостиной? Я старалась говорить негромко, вряд ли она могла слышать моё признание из гостиной через кабинет и будуар.
Я выбираюсь из под одеяла, чтобы забрать отвар, и холод тотчас напоминает о себе.
Гарет ставит поднос на ближайшую тумбочку, подбирает с пола меховой плащ и набрасывает мне на плечи. Я невольно улыбаюсь заботе. Мы встречаемся взглядами, и Гарет отдёргивает руку. Он подаёт мне отвар и отсаживается на пуфик.
Я делаю глоток и продолжаю:
— То, что господин Пегкер мой отец, я поняла из разговора слуг. Его имя я услышала от вас. Своё имя, Даниэлла, я… не ощущаю своим. Его я тоже не помню, услышала от слуг.
В чём я точно не собираюсь признаваться, так это в том, что у меня в голове всплывают очень странные картины, не имеющие никакой связи с окружающей действительностью. Те же электрические обогреватели…
— Даниэлла?
— Да?
Я прячусь за чашкой.
— Вы сказали, что ничего не помните, а потом вы сказали, что до обморока не хотели становиться моей женой?
— Так считали окружающие. Я не помню. Я подозреваю… что могла с собой что-то сделать.
Тяжёлая страшная догадка.
Ещё тяжелее решиться поделиться ею с Гаретом.
— Я сожалею, что стал причиной ваших страданий, Даниэлла.
Ну вот, он понял меня неправильно.
— Совсем нет, Гарет. Говоря откровенно, дома ко мне не были добры. Господин Пегкер, зная вашу ситуацию, не позволил мне даже сменного белья с собой взять, зато позволил поднять на меня руку. Не знаю, о чём я думала раньше. Возможно, верила страшилкам, которые ходят о северном графстве. Слуги в доме им точно верили. Сейчас я вижу разницу и понимаю, что мне повезло стать вашей женой.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, Даниэлла. Получается, визит в родительский дом для вас… Простите, я с трудом представляю, каково это, остаться без воспоминаний.
Между нами повисает неловкость.
Я отчётливо вижу, что Гарет не знает, как реагировать.
А ещё он наверняка подумал, что мне потребуется консультация врача, а это… деньги, которых нет.
— Мне безразличен визит, — заверяю я. — Полагаю, посетить господина Пегкера будет полезно?
— Даниэлла, — в его голосе появляются нотки вины, — я рассчитываю на приданое, которое обещал господин Пегкер. Мне нужна эта встреча.
— Я пойду с вами и постараюсь повлиять на господина Пегкера, но… Ему не нужно знать, что я потеряла память, хорошо? Он использует факт против вас. И, если не секрет… какой у господина Пегкера интерес выдать меня за вас, Гарет?
У меня ребус не складывается. Какой смысл создавать связь двух родов через брак и тут же рвать отношения через обман с приданым?
— Насколько я понял, господин Пегкер намерен воспользоваться привилегиями, которыми я, как аристократ, обладаю по закону.
Обман с приданым не стыкуется с намерением сотрудничать.
— Вот как?
Гарет пожимает плечами.
Не знаю, сколько мы сидим друг напротив друга. Я замечаю, что призрачный голубой свет погас, но в спальне больше не темно — за окном занялся рассвет.
Молчание затягивается, и Гарет поднимается:
— Даниэлла, ещё очень рано, а завтра будет непростой день. Почему бы вам не отдохнуть?
— Да…
Какой отдых?
Я дожидаюсь, когда Гарет выйдет и закроет за собой дверь, выжидаю с минуту и поднимаюсь.
Уже достаточно рассвело, чтобы ориентироваться в пространстве.
Шаги, которые меня разбудили,
