я беспокоюсь, что они каким-то образом связаны с ней и что их снятие причинит ей вред. Однако, когда я дергаю их, это, кажется, не причиняет ей боли. Я провожу руками под шкурами, ища какое-нибудь соединение с ее кожей, но все, что я чувствую — это мягкость.
От одного прикосновения к ней мой член начинает болеть так, как никогда раньше. Это становится невыносимым, и я убираю руки назад, закрываю глаза и тяжело дышу, пытаясь сдержаться.
Резонансный партнер — величайший дар, говорили мне снова и снова. Я думал, что никогда не испытаю этого, только не после гибели Великой Дымящейся горы и уничтожения кланов. Я думал, что это что-то ушедшее в прошлое, вроде семьи, легкой жизни и великих соревнований. Я думал, что вся надежда была потеряна со смертью остальных.
Теперь, впервые… Я снова чувствую надежду. Возможно, сакхи не обречены умереть вместе с остатками наших кланов. Возможно, есть нечто большее, к чему стоит стремиться, чем просто существовать.
Я снова касаюсь ее щеки, уже очарованный. Я не испытывал таких сильных чувств ни к кому и ни к чему со времени смерти горы. Я жажду прикоснуться к ней. Это то, что чувствовали другие резонансные партнеры? Или я чувствую это только потому, что она первая подходящая женщина, которую я увидел за столько сезонов? Однако я увидел другую женщину в то же время, что и Р'Джаал, и ничего к ней не почувствовал.
Именно в этой таится особая искра. В ней есть что-то такое, что мое тело, мой кхай инстинктивно признают своим.
Убедившись, что эти шкуры всего лишь украшение, я беру один из своих ножей и срезаю их с ее конечностей, обнажая еще больше розовато-бледной кожи. Ее руки тонкие и странно безжизненные, как будто она никогда в жизни не взбиралась по виноградной лозе или на утес. Интересно, откуда она взялась, что такие действия не были необходимы? Если только она не болела очень долго. Я снова сжимаю ее предплечье, проверяя. Здесь она странно дряблая, но мышцы не напряжены, просто мягкие.
Возможно, тот, с кем она жила раньше, не позволял ей покидать свою пещеру. Возможно, даже сейчас она убегает от него.
Но как она попала в яйцо? Почему она покрыта такими странными вещами?
Почему она розовая?
Я продолжаю срезать слои с ее тела. На ее сосках еще одна странная кожаная полоска. Она не может кормить грудью. Я бы не стал резонировать с женщиной, которая уже занята. Еще один признак болезни? Я срезаю резинку, и ее полные и упругие соски освобождаются.
Потрясенный, я сажусь на корточки, изучая фигуру.
Я… не видел такого раньше.
Мой член, и без того твердый, становится еще тверже. Я быстро провожу по нему пальцем, прежде чем убрать обратно под набедренную повязку из листьев, которую ношу. Сейчас не время думать о совокуплении. Моя пара явно больна.
Некоторые части ее тела… опухли.
Поэтому она их связала? Чтобы уменьшить опухоль? Я нерешительно прикасаюсь к одному, сжимая мякоть. При лихорадке он не кажется горячим. Кончики пальцев более темного оттенка розового, чем остальная часть ее кожи, но они также не кажутся покрасневшими.
Однако, когда я прикасаюсь к ней там, она стонет, а маленькие кончики напрягаются.
Я отдергиваю руку. Они явно нежные. Однако я не вижу других признаков инфекции. Ни порезов, ни синяков, ни отметин, ни красных ожоговых линий, которые указывали бы на то, что ее плоть больна. Я трогаю ее за ушами, и узлы там тоже не опухли. Если это инфекция, то очень странная.
Я думаю об И'чай. Ее соски набухли, когда родился котенок, но никогда не были такими большими или полными. Я не думал о ее теле, и все же обнаружил, что не могу перестать пялиться на розовые кончики груди этой женщины и на то, как ее соски слегка покачиваются в такт дыханию.
Я не знаю, что и думать об этом… или о своей собственной реакции. Я не должен думать ни о чем, кроме ее здоровья, а вместо этого продолжаю думать о спаривании. О том, каково это — усадить ее на корточки подо мной и погрузиться в ее тело…
С шипением я вскакиваю на ноги и, закрыв глаза, отбегаю на несколько шагов, чтобы собраться с мыслями. Это потому, что все это для меня в новинку. Я был всего лишь подростком, когда гора умерла. Я тешил себя мыслями о том, чтобы пофлиртовать с женщинами на следующем собрании, возможно, повести одну из них в мои меха, чтобы познать удовольствия… но эти дни так и не наступили.
Теперь мой член хочет наверстать упущенное.
Я никогда не смогу помочь ей, если не смогу сосредоточиться. Возможно, мне нужно освободиться, чтобы полностью сосредоточиться на своей паре. Думаю, это хорошая идея. Я опираюсь одной рукой на ближайшее дерево, чтобы не упасть, и откидываю набедренную повязку из листьев, освобождая свой член. Представляя ее образ в уме, я начинаю поглаживать себя точными, медленными движениями, представляя ее тело под своим.
Мне стыдно изнурять себя мыслью о зараженных, опухших сосках и розовой плоти… и все же я никогда в жизни не кончал так сильно, и это не было так приятно. С тихим стоном я проливаю свое семя на листья ближайшего папоротника. Мое семя странно густое и молочно-белое, в отличие от обычного прозрачного семени. Странно.
Мой член все еще болит, даже после того, как я содрогаюсь от оргазма. Еще раз, и тогда я смогу сосредоточиться.
ЛОРЕН
Мои глаза распахиваются при виде высоких зеленых деревьев с густой листвой над головой и теней, танцующих на моей коже.
Я… дома? В парке? Я под наркотиками? Потому что я не понимаю, как попала с зимней планеты в тропический рай, но я здесь. Листья шелестят на теплом ветерке, и я слышу отдаленный шум океана. Сюрреалистическое ощущение продолжается, но когда я прижимаю руку ко лбу, то чувствую… ну, я чувствую себя самой собой. У меня все болит, и, клянусь, в носу у меня еще несколько недель будет оставаться соленая вода, но это не похоже на сон. Слишком больно и пахнет потом, чтобы это было сном.
Я тру лицо и только тогда замечаю, что рукавов нет. Как и рубашки…. Я топлесс, моя длинная туника с меховой подкладкой, подаренная Лиз, исчезла, остались только леггинсы и ботинки. Я смутно помню, как снимала с себя верхнюю одежду, когда Марисоль вытаскивала
