две конные лавы.
Нападавшим было тяжело – они скакали по льду и потом должны были, горяча коней, взбираться на истоптанный копытами берег, в то время как их противники просто стояли и ждали, чуть наклонив копья. Пронзительно протрубил рог, две лавы сшиблись, и почти сразу строй был нарушен. Все завертелось. Падали кони и люди, кричали и хрипели раненые. Время от времени из схватки вылетал чей-нибудь конь и мчался прочь, задрав хвост и время от времени взбрыкивая, чтобы избавиться от застрявшей стрелы.
Остатки пехоты добрались до берега позже, особенно не торопясь, потому как кому охота попасть под копыта коней. Но когда добрались, рассыпались вокруг, добивая раненых, ловя вылетающих из схватки коней и, время от времени, стреляя из луков, выбирая момент, чтоб уж наверняка – велика была опасность попасть в своего. Посему многие, кто поопытнее, старались бить в коней – их было не так жалко.
Битва понемногу рассыпалась на отдельные поединки, строй давно уже нарушился, люди с трудом понимали, на чьей стороне перевес – сигнальные рожки звучали так невнятно, так отрывисто и негромко, что к ним никто не прислушивался.
И уж конечно, мало кому было дело до единственного всадника, который устремился прочь. На другую сторону реки.
Конечно, его заметили. Его пытались задержать – безуспешно. Те, кому не посчастливилось встать у него на пути, падали бездыханными, едва успев поднять оружие. Сама Смерть шла подле него.
Она вела его туда, где над речным обрывом на коленях стоял наполовину седой мужчина, склонивший голову на грудь. Стоял, прикрыв глаза, уйдя в себя, и видя, как…
…как бой превращается в битву всех со всеми. Как убили под всадником коня, но он встал, окруженный врагами, подняв меч, а за его спиной вырос кудлатый пес с горящими нездешним огнем глазами. Пес защищает спину человека – в прыжке ловит стрелы, отбивает мечи и топоры. Вот он взвился, распластавшись, принял на бок чей-то топор. Вот, извернувшись, отбивает лобастой головой пущенное копье. Он силен и быстр, ловок и проворен. Он не боится ничего, потому что умер уже много лет назад и, оживленный с помощью магии, все это время жил ради одного-единственного человека. Ради маленького мальчика, который когда-то плакал, обнимая его голову. И он вернулся с того света, не заметив, как вырос тот мальчик и не осталось в нем ничего от того ребенка, которого он все еще любил. Все эти годы они были вместе. И должны были остаться вместе навсегда – до тех пор, пока билось одно сердце на двоих.
А сейчас пес защищал его спину. И не было силы, способной его одолеть.
Не было…
Всадник осадил коня. Взметнулся взрытый копытами снег. Дрогнула земля.
{Видишь его? }- женщина с холодными глазами встала рядом. – {Убей. }
Он поднял руку.
Мужчина оглянулся.
Их взгляды встретились… и что-то дрогнуло меж ними.
- Ты? – шевельнулись чужие губы.
- Я…
Они смотрели друг на друга – мужчина и юноша, отец и сын. И время остановилось, замерло, как натянутая струна. Потом взгляд мужчины скользнул в сторону, туда, где замерла молодая и прекрасная женщина во вдовьем покрывале.
- Это… он?
Она кивнула.
- Мой… сын?
Новый кивок. Время дрожало, пока еще медля, но готовое сорваться и…
- И вот на этого… - он сглотнул, борясь с собой, - на {этого} ты предлагала мне променять…
Родольф. Как же больно вспоминать. Но вспоминать надо. Ибо память тоже может стать оружием.
{Он твой сын. Новый бог. Преклони колени перед новым богом и стань рядом…}
- Нет.
Мир дрогнул. По земле и небу словно прошла судорога.
- Нет. Он, может быть, и бог. Но я… я человек и… не могу простить.
Струна времени лопнула, заставив мир вздрогнуть от боли.
- Тогда умри.
Пальцы поднятой руки напряглись. Один взмах, от которого не уклониться, не уйти, остается только принять и…
- Збышко… {Збышек! }
Девушка.
Она бежала по снегу, раскинув руки. Теплый плащ, который ей выделили, мешался, и она сбросила его на бегу. Плетенки размокли от снега и отвалились, она осталась почти босиком, с растрепанными волосами, больше напоминая настоящую виллу, чем живую девушку. И бежала к ним, спотыкаясь о выбоины в снегу, оставленные конскими копытами. Бежала, смеясь и плача:
- Збышко! Збышко, я тебя нашла! Наконец-то я тебя нашла! Я…
Он развернулся ей навстречу, метнулся наперерез, закрывая собой, но было поздно. Он опоздал. И рука, уже начавшая замах, завершила движение, рассекая пространство огненной вспышкой.
- Нет!
Девушка споткнулась на бегу, дернулась всем телом, словно налетела на невидимую преграду. Какой-то бесконечно долгий миг почти висела в воздухе, нелепо разбросав руки и ноги – на бегу, как будто время исчезло из пространства – а потом глаза ее расширились, губы дрогнули, складываясь в невысказанное слово, и она мягко осела на снег, словно тряпичная кукла. В глазах ее медленно потухал счастливый огонек.
Рука опустилась.
- Нет.
Мужчина вскочил, задыхаясь. Збышко успел увидеть его движение, успел оглянуться, успел увидеть взмах руки и зажатый в пальцах кинжал. Кончик его вспыхнул кровавой искрой. Эта искра несла боль, и он машинально отпрянул, пытаясь уйти, защититься, и ощутил, как его окутывает горячая волна. Почувствовал, как отрывается от земли, взмывает вверх. Рассмеялся, радуясь тому, что улизнул от удара, но смех оборвался…
Оборвался, когда мелькнули в воздухе растопыренные пальцы, и пепельно-серый мотылек забился в горсти, царапаясь лапками, щекоча усиками и ломая хрупкие крылышки.
Женщина во вдовьем полатке медленно опустилась на колени:
{Пусти…}
Мужчина перевел взгляд на свой кулак. Трепещущий усик скользнул между пальцами. Мотылек просился на свободу. Сейчас он был точь-в-точь похож на того, другого…
{ Пусти… прошу!}
- Я, - он сам не знал, произносит эти слова вслух или лишь думает, - тоже просил. Просил пощадить Родольфа. А теперь…
{ Умоляю… }- Смерть дрожит, уже не богиня, обычная испуганная женщина. – {Не надо… я… прошу…Не делай этого! }
- Почему? – мотылек щекочет ладонь и хочется сжать
