Но я молчала. Сама отвечала на собственные претензии и сама же отметала свои обвинения. Илья не властен над нормами, принятыми здесь. Да и лёгкой жизни в русском княжестве мне никто не обещал – речь шла о Берендее. Мало того, хотела я или нет, но теперь уже слишком много народу знало, что княжну Илюшка всё-таки нашёл. А ну как мы удерём, а безутешный папаша отправит нам вслед отряд воинов вместо благословения? Без благословения я бы обошлась, но солдаты были бы очень некстати. Столько третьих и все лишние...
Отгоняя невесёлые размышления, я просто наслаждалась близостью Ильи. Не зная, что мне готовит завтрашний день, не говоря уже о неделе, в одном я была уверена: свою жизнь я хочу провести рядом с этим человеком. И то, как он бережно нёс меня на руках, словно какую-то драгоценную хрупкую вазу, убеждало меня, что и он хочет того же. Кто бы знал, что не пройдёт и недели, как я в этом засомневаюсь. Да ещё как...
Но та ночь закончилась спокойно. Илья какими-то тропинками принёс меня к дому старосты и опустил на землю, легко переступив низкий плетень. Он даже обошёл дом и заговорил о чём-то с сонными воинами, сидевшими у костра, отвлекая их, пока я кралась к шатру и заползала под шёлковую стену. Вот только целовать меня на сон грядущий не стал. И я, хотя и очень этого хотела, подчинилась его решению. Хриплое «я не железный» ещё не успело выветриться из моей памяти, наполняя душу странной смесью смущения и удовольствия.
«Не железный... – с усмешкой пробормотала я, сбросив одежду и спрятавшись от ночной прохлады под тонким одеялом. – Очень надеюсь, а то у меня уже возникали некоторые сомнения...»
Утро, а точнее полдень встретил меня серым небом и мелким моросящим дождём. Пожалуй, впервые с тех пор, как мы с Ильёй покинули Буян, нашлись в бытности княжны и положительные стороны: в карете было по крайней мере сухо, а стоявшая на полу медная жаровня согревала ноги и отгоняла сырую промозглую прохладу. Ах да... Ещё я была единственной, кого не выгнали под дождь, когда наш тарантас увяз в размокших колеях, и воины вытаскивали его на относительно сухое место чуть ли не на руках. Поглядывая наружу в щёлку между занавесками, я успела оценить перекошенные физиономии по уши извозившихся в грязи мужиков. А уж когда в карету вернулась Мавра, похожая одновременно на мокрую курицу и бездомного щенка, я и вовсе прониклась всеми прелестями принадлежности к правящему классу.
Впрочем, это не лишило меня понятия об элементарном сострадании. Как ни хотелось мне побыстрее завершить скучное путешествие, а вместе с ним и вынужденную разлуку с Ильёй, я всё же приказала остановиться в первой же деревне, которая встретится на пути: людям надо было просохнуть и отогреться.
Таким образом, в столицу наша кавалькада вместо раннего утра въехала на вечерней зорьке. К сожалению, спокойно рассмотреть средневековый город мне не удалось. Раздувшаяся от чувства собственной значимости мамка буквально забросала меня наставлениями, как сидеть, как смотреть и даже как дышать. Прямая спина, головой не вертеть, в окно не выглядывать, руками не махать, нос не морщить... И ещё несколько сотен таких же «не» вылились на меня как из рога изобилия. Я сдерживалась из последних сил, утешая себя оптимистическими соображениями. Во-первых, проштрафившаяся нянька на глаза мне показываться не рисковала, следовательно, поток указаний был в два раза меньше. А во-вторых, оставалось всего ничего, и скоро я снова смогу обнять Илью.
И последнее, пожалуй, самое важное, что примиряло меня с действительностью, это то, что сам богатырь перестал шарахаться от кареты как чёрт от ладана. Он гарцевал на Ветре почти у самой дверцы, так близко, что я могла бы, протянув руку, коснуться кончиками пальцев его плеча. Хотя кто бы мне это позволил? То, что Илья за всё время шествия ни разу не посмотрел в мою сторону, я старалась не замечать: мало ли, вдруг мы в разное время друг на друга смотрели?
А торжественный въезд в стольный град княжеской дочки до безумия напоминал мне приезд в город цирка. Даже клоуны имелись: парни в пёстрых одёжках крутили свои трюки чуть ли не под ногами у лошадей. Но мне почему-то всё сильнее казалось, что главный клоун в этом цирке – я.
Наконец кавалькада добралась до высоких ворот в белокаменной стене.
– Прибыли, пресветлая княжна, – выдохнула Мавра и попыталась изобразить поклон. – То-то батюшке вашему радость.
– Угу, – кивнула я, не зная, как реагировать.
Никакого трепета, ни родственного, ни тем более верноподданнического, предстоящая встреча у меня не вызывала.
Толпа осталась за воротами. Звонко лязгнули гигантское засовы, которые я успела рассмотреть во всей красе, пока мы медленно тащились под сенью надвратной башни. Несколько раз дёрнувшись, карета остановилась, и почти одновременно с этим кто-то снаружи распахнул дверцу.
К счастью, обошлось без живой лестницы. У высокого колеса стоял Илья и протягивал мне руку. Поблагодарив его сдержанной улыбкой, я оперлась на его ладонь и спустилась на мощёный булыжником двор. «Ну, хоть не в грязь!» – мелькнула в голове бредовая мысль. Но о грязи тут и речи не шло. Не удивлюсь, если камни ежедневно мыли с мылом и щётками.
Напротив на широких ступенях под навесом, который опирался на резные каменные колонны, стояла очередная толпа. Куда меньше той, что бесновалась за воротами, собирая рассыпаемые из башни медяки, зато куда более напыщенная. На полшага впереди всех маячил мужчина лет сорока пяти. Кто он такой, я догадалась бы с первой попытки, даже если бы его голову не украшал тяжёлый золотой венец. Подтянутый, стройный, довольно красивый. Но на том его достоинства и заканчивались. Выражение точеного лица транслировало такую брезгливую скуку, что мне стало не по себе. И тем не менее я поняла, что заносчивый хмырь в золотой кепке кажется мне до странности знкомым.
Сперва я решила, что взгляд, способный сгноить парочку мелких форм жизни, предназначается мне. Слегка оробев, я попыталась поймать взгляд Ильи, но тот смотрел прямо перед собой. Мало того, дав от силы минуту на акклиматизацию, он повёл меня прямо к встречающим. Обозлившись одновременно и на себя, и на Илюшку, я гордо вскинула голову, готовясь ответить на хамское приветствие, и вдруг сообразила, что папочка смотрел вовсе не на меня, а мне за спину, на беснующуюся толпу за воротами.
Когда мы подошли ближе, князь соизволил нас заметить и даже растянул губы в улыбке. Тут-то до меня и дошло, почему он показался мне знакомым. Мы были просто до одури похожи! Тот же разрез глаз, те же губы, может, чуть более пухлые, те же высокие скулы я видела всякий раз, когда мне в голову приходила блажь взглянуть в зеркало. Даже тёмные чуть вьющиеся волосы и те достались мне от папаши.
«Генетика... Продажная девка империализма... – ни к селу ни к городу подумала я, глядя, как князь величаво спускается по ступеням. – И никакого теста ДНК не надо!»
Илья вдруг едва заметно сжал пальцы. Но не успела я сообразить, что происходит, как он выпустил мою руку и, отступив на шаг, поклонился:
– Вот, князь. Привёз я дочь твою.
– Вижу, – едва заметно кивнул отец, даже не посмотрев в сторону богатыря. – О награде твоей на пиру поговорим, – он картинно обнял меня, трижды расцеловав в обе щёки. – Хороша. Вся в меня.
Князь отстранился, окинув меня таким собственническим взглядом, что краска бросилась мне в лицо. Я почувствовала себя удачным приобретением, породистой лощадью, антикварным комодом... В общем, чем угодно, только не человеком. Я глубоко вдохнула, готовая разразиться бранью, язвительными замечаниями, требованиями, но за спиной едва слышно кашлянул Илья. «Ах... Да, – я медленно выпустила воздух сквозь стиснутые зубы. – Обещала же по-людски...»
– Иди. Мамки-няньки уже заждались тебя, дочь, – бросил меж тем князь, удовлетворившись осмотром, и обернулся к так и остававшейся на ступенях свите. – А мы будем пировать и героя чествовать! Вернул мне дочь Илья-богатырь!
Народ завопил что-то приветственное, а я тупо заморгала: «Всё, что ли? Да быть такого не может!»
