Ознакомительная версия.
— Чем ты занимаешься? — резко спросила Елена Григорьевна, со стуком опуская поднос с едой на прикроватный столик. — Кто разрешал тебе рыться в моих личных вещах?
— Это семья твоего мужа? — поинтересовался Миша, не обращая внимания на ворчание любовницы.
Левина сухо кивнула.
— Извини, — поцеловав её, покаянно промурлыкал вредный мальчишка, — я не думал, что тебя это расстроит.
— Меня это не расстроило, — отрезала женщина, забирая альбом.
— У твоего мужа был очень хорошенький братишка, — заметил ей Мишка.
— Только если ты любитель мальчиков, — презрительно скривила губы Левина. — Давай есть! Ты, помнится, недавно умирал от голода?
Изящным движением кисти она накручивала на вилку бесконечно длинные, грозящие застрять в горле, спагетти. Масла на них явно пожадничали. Макароны плохо проварились и были недосолены. По вкусу кулинарное творение больше всего напоминало подошвы армейских сапог, вздумай кто-то приготовить из сапог кашу, заменив ими топор.
Михаил мужественно не выказывал отвращение, поглощая кулинарный шедевр любовницы. По крайней мере, одно достоинство у данного блюда имелось, — с точки зрения поборниц бесконечных диет. Оно начисто отбивало аппетит.
— Как ты относишься к страшным историям? — Неожиданно резко отбрасывая от себя вилку, спросила Елена Григорьевна. — К мерзким, грязным историям с плохим концом?
К данному блюду как раз такой подливки и не хватало.
— Настороженно, — честно ответил Миша, отодвигая от себя тарелку.
— Этой историей, — задумчиво глядя куда-то перед собой, продолжала Левина, — закончилась моя юность. Когда мне было девятнадцать, я влюбилась. Предметом "сей страсти" стал младший брат моего мужа, который тогда, понятное дело, им ещё не был.
— Тот красивый мальчик с фотографий?
Мишка ощутил болезненный укол ревности.
— Да, он, — кивком подтвердила женщина. — Его звали Адам. Адам Левин. Ещё до нашей первой встречи я многого, всякого о нем наслушалась. Городок-то у нас был маленький. А интересных событий и личностей — того меньше. Мало-мальски неординарная личность могла рассчитывать на то, чтобы сделаться героем провинциального романа.
У Адама была плохая репутация. Но его любили. Понимаешь, есть такие "плохиши", они просто похищают твою душу? Было в Адаме нечто, что, стоило ему появиться, приковало к нему все взгляды. Он был как солнце. Холодное, колючее, грубое, порой жестокое солнце. Но, к нему тянуло.
Его любили однокашники. Любили преподаватели. Любили женщины. И, как потом выяснилось, — ироничная, недобрая улыбка зазмеилась по губам Левиной, — любили мужчины. Но это выяснилось потом. Позже.
А по началу, когда Адам обратил на меня внимание, я была на седьмом небе от счастья. Я наивно полагала, что искренняя любовь хорошей, чистой девушки отвратит его от привычных пороков. На деле же я, как выяснилось, мало представляла, от чего мне предстоит его "отвращать".
Когда вскрылась их связь с одним из наших сокурсников, — Костей Петушенко, ты даже не представляешь, что я пережила. — Елена Григорьевна тряхнула головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. Сухой смешок заставил Михаила потянуться к женщине, чтобы как-то утешить ту маленькую девочку, которой она была. И которую больно, незаслуженно ранили. — Мне казалось, мир рухнул. Как же я тогда страдала, мой хороший! Врагу не пожелаю ничего подобного. Вопреки всему, я ещё продолжала на что-то надеяться. Я все равно продолжала его любить. — Глаза Елены Григорьевны стали словно бы стеклянными. Она настолько ушла в прошлое, погрузилась в воспоминания, что вряд ли помнила или понимала, с кем говорит. — Назло Адаму, — только назло, — я стала встречаться с его старшим братом — Андреем.
Братья совсем не походили друг на друга. Сложно было представить, что в шальном, дерзком, безрассудном Адаме текла кровь ростовщиков. (Его мать, несмотря на нехарактерную для этой нации хрупкость, была чистокровной еврейкой). А вот в Андрее она явно прослеживалась. Можно сказать, била ключом. Он был надежным, предсказуемым, предусмотрительным. Меркантильным. И как полагается правильным мальчикам — скучным.
Мы с Андреем подали заявление в загс. А потом, — Елена Григорьевна поднялась и подошла к окну, сверху вниз рассматривая дремлющий город, усыпанный бусинами огня, — потом события приняли совершенно жуткий поворот. Лев Григорьевич, отец мальчиков, начал за мной ухаживать. А я решила не отвергать его ухаживаний. — Лицо женщины напоминала белую злую маску. — Из мести! Понимаешь?
— Не слишком, — холодно ответил Мишка, внезапно севшим голосом. — И что было потом?
— Это сложно понять, я знаю, но…
— Что ж тут сложного? — пожал плечами Миша, в свой черед потянувшись к сигарете и глубоко затягиваясь едким дымом. — За одного сына ты выходила замуж для статуса, со вторым спала для удовольствия, а с отцом развлекалась из-за денег. Все это очень даже понятно.
— Издеваешься? — прищурила глаза любовница. — Ты ещё просто щенок, у которого молоко-то на губах не обсохло. Но, по большому счету, наверное, ты прав? Только давай пока оставим комментарии! Раз уж сегодня я решила исповедоваться, то выговорюсь до конца. И черт с тем, что ты обо всем этом думаешь.
По случаю нашей помолвки с Андреем мы устроили нечто вроде семейной вечеринки. Все прилично выпили и, — так случилось, — что мы оказались близки. Втроем, вместе. Понимаешь, о чем я?
Мишкины брови взлетели высоко. Он присвистнул:
— Чисто технически интересно было бы на это посмотреть!
— Такое не приветствуется общественной моралью. Но это была незабываемая ночь, — медленно подбирая слова, словно в трансе говорила женщина. — Они была великолепны, — все трое. Но и Лев Григорьевич, и Андрей были только вариацией темы. Мелодией был Адам. Только Адам, он один! Для меня — всегда только он один.
— Ну да. Двое других это так, — бонус, — ухмыльнулся Мишка.
Левина машинально затянулась очередной сигаретой.
— Той ночью я видела его в последний раз. Наутро мы нашли его мертвым. Он вскрыл себе вены. Вокруг догорали свечи. Свечи была повсюду. Свечи. И кровь. Вот так все и закончилось.
— Н-да, — взъерошив волосы, после довольно длительной паузы, изрек Миша. — Я узнал о вас много интересного, много нового, многого увлекательного, дорогая Елена Григорьевна. Мне до вас ещё расти и расти. Учиться, так сказать, и учиться.
Елена, зло засмеялась:
— Ревнуешь?
— Нет, не ревную, — передернул плечами Миша, — Завидую.
И они принялись жарко целоваться, разгоряченные кто ревностью, кто воспоминаниями.
Ознакомительная версия.
