Они тяжело дышали, нос к носу, глаза Дэниэла были испуганами. Между их телами и статуи, было всего несколько сантиметров пространства.
"Люси"? прошептал он.
Все что она могла сделать, так это кивнуть головой.
Его глаза сузились. "Что ты видела?"
Затем появилась рука, и Люси почувствовала, как ее вытащили из пространства под памятником. С ее спины посыпались обломки, а затем почувствовалось дуновение воздуха. Она снова видела мерцание дневного света. Наказанная компания стояла на расстоянии (??), за исключением м-с Тросс, которая стояла, свирепо глядя, и Кэма, который помогал Люси встать на ноги.
"Ты в порядке?" спросил Кэм, осматривая ее в поисках синяков и царапин, при этом отряхивая грязь с ее плеч. "Я увидел оседающую статую, я побежал, чтобы попытаться остановить ее, но было уже.... Ты должно быть сильно испугалась."
Люс не ответила. Страх, был лишь частью того, как она чувствовала.
Даниэл уже поднялся на ноги, даже не обернувшись, чтобы посмотреть в порядке она или нет, просто ушел.
У Люси отпала челюсть, когда она смотрела, как он уходил, когда она смотрела, что всем остальным, похоже, не было дела до того, как он соскочил.
"Что вы сделали?" спросила миссис Тросс.
"Я не знаю. Минуту назад, мы стояли там" - Люс взглянула на мисс Тросс - " хм, работая. Следующее, что я помню статуя опрокинулась."
Альбатрос наклонилась изучая разрушенного ангела. Его голова треснула прямо посередине. Она начала бормотать что-то о силах природы и старых камней
"Никогда не пугай меня так больше!" отчитывала Кэлли Люс, в среду вечером.
Это случилось как раз перед заходом солнца, и Люси заперлась в телефонной кабинке в Мече и Кресте, крошечном бежевом ограниченном пространстве посередине передней части офиса. Это было далеко не приватно, но, по крайней мере, никто не околачивался рядом. Ее руки все еще болели от кладбищенской смены на вчерашнем наказании, ее гордость все еще была уязвлена из-за побега Даниэля после того, как их вытащили изпод статуи. Но минут пятнадцать, Люси пыталась выкинуть все это из головы, чтобы впитать каждое блаженное неистовое слово, которое могла высказать ее лучшая подруга в отведенное время. Было так приятно услышать высокий тонкий голос Кэлли, Люси было почти все равно, что она кричала.
"Мы обещали, что не уйдем не проговорив около часа," Кэлли продолжила с укоризной. "Я подумала, кто-то съел тебя живьем! Или что они, возможно, закрыли тебя в одиночку в одну из этих смирительных рубашек, где тебе прийдется прогрызть рукав, чтобы почесать лицо. Из всего, что я знала, ты могла бы спустится в девятый круг…"
"Хорошо, мама," сказала Люси, смеясь и вживаясь в ее роль, когда Кэлли выступила в роли ее словно живого учителя. "Раслабься". На долю секунды, она испытывала чувство вины, что она не использовала свой один телефонный звонок для того, чтобы набрать номер ее настоящей мамы. Но она знала, у Кэлли бы встали волосы дыбом, если бы она когда-либо узнала, что Люси не ухватилась за первую возможность, чтобы связаться с ней. И, что странно, это всегда успокаивало – слушать истерический голос Кэлли. Это была одна из многих причин того, что они так хорошо подходили друг другу: сверхпаранойя ее лучшей подруги действительно оказывала успокаивающее воздействие на Люси. Она запросто могла бы представить Кэлли в своей комнате в общежитии в Дувре, расхаживающую по ее яркому оранжевому ковру, с намазанными подмышками дезодарантом Окси и педикюрными подушечками разделяющими ее все еще влажные ногти цвета фуксии.
"Не Мамкай мне!" Кэлли выходила из себя. "Начинай разговаривать. Какие там другие дети? Они все жуткие и шумные диаретики как в кино? А что насчет ваших уроков? Как еда?"
В телефонe, Люси могла слышать на втором плане Римские каникулы, звучащие из крошечного ТВ Кэлли. Любимая сцена Люси была всегда та, где Одри Хепберн проснулась в номере Грегори Пека, по-прежнему убежденная, что предыдущая ночь была сном. Люси закрыла глаза и попыталась мысленно представить себе кадр. Изображая сонный шепот Одри, она процитировала строки, которые, она знала, Кэлли узнает: "Был мужчина, он был так важен для меня. Это было замечательно".
«Ладно, Принцесса, это о твоей жизни я бы хотела услышать,» поддразнила Кэлли.
К сожалению, не было ничего Кресте и Мече, что бы Люси хотя бы рассмотрела как что-то замечательное. Думая о Даниэле, ох, где-то восмидесятый раз в тот день, она поняла, что единственная параллель между ее жизнью и Римскими каникулами было то, что у них обоих с Одри были парни, который были агрессивно грубы и не заинтересованы в них. Люси положила голову на бежевый линолеум на стенах каморки. Кто-то вырезал слова ДОЖИДАЯСЬ СВОЕГО ВРЕМЕНИ. При нормальных обстоятельствах, Люси разболтала бы Кэлли все о Даниэле.
Но по каким-то причинам она этого не сделала.
Что бы она ни хотела сказать о Даниэле, это не будет основываться ни на чем из того, что произошло на самом деле между ними. Кэлли хорошо разбиралась в попытках ребят показать, что они были достойны тебя. Она хотела бы услышать, например, сколько раз он придерживал открытые двери для Люси, или заметил ли он, насколько хорош ее французский акцент. Кэлли думала, что нет ничего плохого в парнях, пишуших что-то вроде глупых любовных стихов, которые Люси никогда не воспринимала всерьез. Люси упомянула бы несколько коротких вещей о Даниэле. На самом же деле, Кэлли было бы гораздо более интересно услышать о ком-то, вроде Кэма.
"Хорошо, здесь есть один парень," прошептала она в трубку.
"Я так и знала!" завизжала Кэлли. "Имя".
Даниэл. Даниэл, Люс прочистила горло."Кэм".
"Абсолютно, просто! Я смогу понять. Начни с начала".
"Ну, на самом деле еще ничего не произошло".
"Он думает, что ты великолепна, бла-бла-бла. Я же тебе говорила, что короткая стрижка сделает тебя похожей на Одри! Переходи к хорошим вещам."
"Хорошо",- прекратила Люси. Звук шагов в вестибюле заставил замолчать ее. Она высунулась из уютного местечка и вытянула шею, чтобы увидеть, кто перерывает лучшее пятнадцать минут, которые у нее были за последние три дня.
Кэм шел к ней.
Лёгок на помине. Она проглотила ужасающе неубедительные слова, вертевшиеся на кончике языка: Он дал мне свой медиатор. Он до сих пор был запрятан в ее карман.
Поведение Кэма было обычным, как если бы по счастливой случайности он не слышал, что она говорила. Он, похоже, был единственным учеником в Кресте и Мече, который не сменил свою школьную форму в ту же минуту, когда уроки закончились. Но черное на черном, кажется, шло ему, настолько же, насколько оно делало из Люси девушку на кассе из продуктового магазина.
