С первого плевка дрова зашипели, испустив облако пара. Тварь содрогнулась повторно: со второго сгустка весело занялась бумага, а за ней поленья. Не веря своим глазам, я следила, как разгорается очаг. Только бы дымоход не забился.
Но нет, печь сыто загудела. Тепло достигло ног. Живительное тепло. Я подползла ближе к огню. Еще немного жизни, еще чуть-чуть.
Навья коротко рыкнула и подвинулась. Надо же, считай, еда сама в пасть лезет, а хищник морду воротит. Или он просто любит барбекю, ждет, когда в печи созреют угли?
— Я тебя не звала, — сказала я, медленно отогреваясь.
«Звала», — откликнулась навья.
Это были не образы, не картинки, к которым я привыкла, — что-то другое. Мысль, смутная, отличная от собственной, но вполне внятная.
Это же как ты жалобно с жизнью прощалась, Си, что тебя явилась подбодрить горная нежить? Существа, что приходят в Сильверград и его окрестности с Ледяным Роем, живут в лесах, в расколе между мирами, свивающимися дальше в сектора города. В полоску ничейной земли попали горный кряж, топкая долина и кусок степи на границе с Тридевятым Царством. Ведьмаки время от времени ходят туда отрядами, зачисток хватает на несколько лет.
«Холод — тепло, — «сказала» тварь, топчась на одном месте. — Смерть. Страх. Зов».
Что ж тут непонятного? Все кристально ясно: навью позвали, она пришла. Было холодно — стало тепло. Чертов Ганье был прав: я умею разговаривать с навьими.
Нежить утоптала себе местечко на куче рваной бумаги и свернулась калачиком, сонно глядя в огонь. Ее собственное свечение почти погасло, лишь два желтых пятнышка мерцали под костяными бровями.
— Что у тебя на шее?
Я не настолько осмелела, чтобы тянуть руки к существу, у которого во рту не помещались все его зубы.
— Я просто спросила. Можешь не отвечать.
У меня самой зубы отбивали задорную дробь. Огромная печь разогревалась медленно. Возможно, сегодня я и не умру, однако завтра тоже пока благонадежным не выглядит.
Снаружи бушевал Рой. Толстые стены и массивные окна, прежде защищавшие работников маяка от штормовых ветров и ударов волн, не казались мне такими крепкими, как раньше. Чтобы не беспокоить навью, я осторожно протянула руку к груде поленьев. Но нежить лишь моргнула и отправила мне в ум нечто одобрительное.
«Хозяин», — наконец соизволила ответить она, широко зевнув.
Значит, этот обрывок бархатной ленточки все-таки ошейник. Эта зверюга — чей-то питомец? Мага подобной силы, сумевшего выдрессировать нежить и привить ей терпимость к человеку, даже представить страшно.
…Я проснулась в уютной норке из вороха одеял и несколько секунд лежала, бессмысленно хлопая глазами. Свет пробивался через шерстяной плед в клетку, и перед моими глазами роились пылинки. Вспомнила, содрогнулась. Я жива? И не надкушена? Руки-ноги на месте?
Тварь лежала возле печи, пузом кверху. В животе у нее переливался жёлтый звездчатый свет. Нежить покосилась на меня одним глазом, шевельнула костяным хвостом — хорошо хоть не завиляла, этого моя надломленная психика могла бы и не выдержать.
— Кхе-кхе, — прокашлялась я. — Союзники?
Тварь ответила неопределенно, но без агрессии. Типа "поживём — увидим". Образы, посылаемые нежитью, обрели бо́льшую четкость. Судя по всему, возвращаться «домой» Петенька пока не собирался. Пока я обходила этаж, закутавшись в просохший, но все еще вонючий плед, навья валялась у печи.
— Только не воображай, что я теперь твоя хозяйка! — крикнула я, заглядывая в шкафчики. Пустые, разумеется, я никогда не привозила сюда ничего съестного, а старые запасы съели мыши. — Хозяевам положено кормить домашних любимцев, а мне самой есть нечего!
Нежить фыркнула и почесалась спиной о полено.
Рой ушел. В окна маяка вливался солнечный свет, он же играл радугами в полосе дождя там, где к бухте подходил клин Проклятого квартала. И снег — повсюду лежал снег. Им полностью засыпало бетонные кубы волнореза. Чудненько. Я отрезана от мира. А живот уже начинает выводить голодные рулады.
Попыталась вспомнить, не завалялось ли чего съестного в брошенном на холме чемодане. А в сумочке? Я бы и пакетику со сладкой кукурузой из нашего офиса была бы рада. Мне наш кофе-автомат в коридоре вечно выдавал какую-то дрянь на сдачу: то семечки, то ментоловые конфетки. Вот бы его сейчас сюда, на маяк.
И куда делось мое зеркальце? Если я выронила устройство в снег, ему конец. Безруков говорил, живые экраны плохо переносят холод. Еще веселее: я отрезана от мира без связи с оным. До деревни не добраться: со стороны Солнечного — сугробы, со стороны Дождливого — глыбы льда. Перевал засыпан, там часто сходят лавины. Ледяной коркой покрыта река Кудрявка. Можно попытаться дойти по ней до человеческого жилья, но это, разумеется, очень опасно: река нетороплива, но глубока. Ну нет, пережив Рой, умирать от голода я не собираюсь.
Пока я делала раскопки в сарае (нашла мешок сморщенной репы и ящик с проросшей картошкой в песке), нежить куда-то исчезла.
Я осторожно вышла на берег и, прищурившись, посмотрела в небо. Чайки, где вы? Чайки ловят рыбу. Я ем рыбу, я даже ОЧЕНЬ ем рыбу. Я сейчас все ем. Небо было чистым. Ни облачка, ни птички, парящей в высоте.
Что-то плеснуло в волнах, между неспокойными барашками мелькнула желтая спина. Свечение ушло на глубину. Я напряженно ждала. Нежить пулей вылетела на берег, держа в зубах огромную рыбину. Отряхнулась, окатив меня солеными брызгами, гордо положила добычу у моих ног.
— Хороший мальчик, — ласково сказала я.
… В первый день мы ели рыбу (вернее, я ела — нежить утоляла голод прямо в воде и потом лениво клянчила у меня кусочки рыбного жаркого со сладковатой, подмороженной картошкой). На второй день Петенька принес мне дохлую курицу, посиневшую жертву Роя. Бульон с печеной репой вприкуску показался мне райским угощением. На третий день…
На третий день Петенька притащил утопленника. И не бросил его на берегу, а за штанину заволок внутрь маяка. Мне поплохело, когда я увидела, кого навья выловила нам на ужин. Нежить стояла над трупом и довольно скалилась, ожидая похвалы. Но хвалить мне ее не хотелось. Только покойников мне не хватало для полного счастья.
Я осторожно подошла ближе. Не повезло бедняге, конечно, но…
— Эх. Петенька, — простонала я. — Лучше бы ты оставил его там, где нашел.
Это был мужчина, почему-то в обгоревшей, воняющей дымом одежде. Покойник лежал лицом вниз, на его плечах таял снег. Снег таял, а я тупо смотрела, как под мужиком собирается лужа. Пока мужик не захрипел, надсадно и протестующе.
Некогда дорогой пиджак (я даже разглядела этикетку на лацкане) рвался клочьями под моими пальцами, когда я переворачивала раненого на спину. Рубашка пропиталась кровью у шеи. Длинноватая, по современной моде, челка облепила лицо. Но этого человека я узнала сразу. Я видела его на экране зеркала Ганье. Петр Ракитников. Тот зубастый чувак, что отнял у меня мою мечту. Из-за которого я, пленница обстоятельств, сейчас сижу на маяке. Какая ирония.
Я смотрела на хрипло дышащего ненавистного владельца «Вольного мага» и не знала, что делать дальше. Как он сюда попал? Как он, Навь его возьми, попал на мой маяк?! В голове мелькнула нехорошая мыслишка: велеть Петеньке номер два, чтобы оттащил тезку туда, где его взял. А что? Если Петенька номер один сейчас скопытится у меня на руках, в глазах общественности (и не дай бог, закона) я стану еще и убийцей.
— Где ты его нашел? — паникуя, спросила я.
«Река».
— Ты выловил его из реки?
«Река принесла. Горел. Долго плыл. Город — море. Почти смерть».
Боги, боги, одно утешает — Ракитников вряд ли дрейфовал по Кудрявке в поисках моей скромной персоны, меня уже и так неплохо отымели его адвокаты. Если бы он захотел явиться сюда, чтобы «добить» меня из чувства мести, то, скорее всего, предпочел бы способ попроще и не такой радикальный. Да и адрес моего убежища знал лишь Ледков.
