показывая картинку с совершенно другой стороны!
А потом все исчезло…
Пропали краски, воздух заполнила серость, отнимая увиденный контраст, и возвращая все на круги своя.
— Ты научишься, — ощутив мое разочарование, произнесла Инесс. — Обязательно.
Вернулась в зал я в еще большей растерянности, чем раньше.
Лорды покорно ждали на своих местах, лишь робкими взглядами проводив за стол. В кружку уже без спроса полилось вино, а на тарелке лежал ароматный кусок пирога с мясом, сок из которого тек, возбуждая аппетит.
Невольно облизнув губы, я поймала на себе взгляд Варда. Тот, впрочем, тут же отвел его, прячась от моих вызывающе прищуренных глаз, которые я обратила к нему, сурово поджимая губы.
В нос ударил уже знакомый аромат свежей травы, защекотавший нос. Подавив в себе желание чихнуть, я слегка вытянула голову вперед, едва не утыкаясь лицом в мужское плечо.
— Пахнешь, как настоящий бер! — рыкнула, отворачиваясь, когда мужчина уже не смог игнорировать мое внимание.
— Я и есть бер, — пробасил он, совершенно не смутившись, пока я мысленно мечтала дать себе по лбу.
Ты еще в грудь ему уткнись, Ласкана! Или на шее повисни, чтобы наверняка!
Громко чихнув, тут же была укрыта тяжелой меховой шкурой, которую Харланд взял будто бы из неоткуда, предполагая, что я легко могла простыть, после сегодняшней пробежки в лес.
Стало тепло.
Просидев нахохлившимся птенцом до самого конца праздника, я усердно думала о словах Инесс, в которых, как ни печально признавать, была доля правды. Да какая там доля! Подруга была определенно права, или я настолько отморозила мозги, что все это мне просто почудилось.
Но как теперь с этим жить?
Глядя на дядю, сидящего в компании братьев и еще парочки лордов, которые пели старую беровскую песню, я задумалась так крепко, что не сразу заметила приглашающий жест.
— Ласка! Ласочка! Спой нам, золото! — умилительно шевеля пушистыми усами, лорд Летний поманил меня к себе. Стоило подняться и подойти ближе, тут же подхватил меня на руки, усаживая на край стола и вкладывая в руки единственную в крепости лютню.
Решив, что неплохо было бы занять себя чем-нибудь и отвлечься от странных и пока инородных мыслей и выводов, я прошлась кончиками пальцев по натянутым струнам, проверяя их звучность.
— Про что спеть?
— Давай про дракона! — попросил опекун, и его дружная и шумная компания поддержала.
— Она похабная, но раз просите, — пожав плечами, я уложила инструмент на колено и запела.
Прилетел дракон и спер меня у мамы,
Утащил в свое гнездо, врал, что без обмана.
А я, глупая, поверила, принялась высиживать
Весь тот выводок яиц, каких никто б не выдержал!
Он шептал мне темной ночью, что одарит золотом,
Я все верила ему, не сердясь от голода.
— Обними мое яичко, правое, любимое.
Ну и что, что голубое? Ты таких не видела?
Ты ж принцесса, значит, в курсе, где у дракона яйки!
Чуть погладишь, чуть потрешь — позже будут зайки!
Темной ночью рьяно терла я драконье яйцо.
Он стонал, молил: «О, боги! Три еще! Так хорошо!»
Гнусный ящер следом ходит, весь изнылся, нету сил,
— Ну потри, прошу, родная! Как еще я не просил?
Не хочу тереть, устала. Сколько можно? День и ночь!
Мы и так натерли знатно, есть уж сын, и в пузе дочь…
Я сдалась. Натерли деток, дома просто кавардак:
Два дракона — наши дети — все разносят в пух и прах
Ладно это, выжить можно, но смотрю в его лицо…
Улыбается, зверюга, шепчет мне: «Потрем еще?»
(Песенка от автора)
В последний раз тренькнули струны. Я улыбнулась гоготу довольных беров, которые посмеялись от души над судьбой наивной принцессы, так и не понявшей, что единственное сокровище дракона — она сама.
Подставив лютню как подпорку для подбородка, я обняла ее руками, поставив на свои колени, и с нежной тоской оглядела зал.
Я буду скучать.
Не думаю, что северные лорды захотят оставаться тут слишком долго, и очень скоро засобираются домой, не забыв и меня прихватить с собой. Придется покинуть дом, успевший стать для меня родным, близких, друзей, дядю. По лорду Летнему я буду скучать особенно сильно. Да, он ворчун, каких свет не видывал, но еще ни в ком я не видела такой страсти к жизни, и такой заботе о своем клане. Мою благодарность ему за приют тощей рыжей девчонки нельзя описать словами.
Без сомнений можно было сказать, что этот внушительный в размерах мужчина полностью заменил мне отца, не дав даже шанса забыть, что такое родительская любовь, когда ты круглая сирота.
— Ласка, — словно почувствовав мои мысли, дядя отставил кубок и элегантно, как умел только он, покинул компанию, присаживаясь рядом со мной. — Злишься?
— На тебя? Не сильно.
— Слава Великому Медведю! Я уж думал, ты меня проклянешь! — шутливо толкнув меня в плечо, мужчина смущенно улыбнулся. — Я буду скучать, дочка.
— Я тоже.
Не став держать накатывающие эмоции, я отложила затихший инструмент и крепко обняла дядю, вжимаясь носом в его жилетку и втягивая пряный смолянистый аромат. Укрыв мои плечи тяжелыми руками, мужчина до легкого хруста вжал меня в свою грудь и погладил по волосам, не став торопить с тем, чтобы я его отпустила.
Спустя несколько минут я все же выпустила мужчину из своих рук, за что тут же была поцелована в лоб, по-отцовски многозначительно.
— Иди спать, свет мой рыжий, уже поздно.
— Спокойной ночи, — попрощалась я, спрыгивая со стола.
— Сладких, как мед, тебе снов.
Покинув общий зал, я побрела к себе, понимая, что дядя был прав.
Ночь почти подходила к концу, и остатки гостей разбредались по своим комнатам, окутывая крепость благоговейной тишиной. Рот разомкнул широкий зевок, и крепко зажмурившись, я толкнула дверь спальни бедром, чтобы тут же дико заорать.
— А-а-а-а!
Чудовище ужасающих размеров, с густым мехом, зашевелилось высоким бугром, раскручиваясь и шурша. Огромная морда уставилась на меня изумленно, словно совершенно не понимала, чем могла вызвать такую реакцию, но все же не решилась оставаться на месте, поднимаясь на мощные лапы.
— Вон! — рыкнула так, что услышала, как тихонько задребезжала чайная пара на маленьком столике у окна. — Немедленно выметайся из моей комнаты!
Без сомнений узнав в медведе Варда, я грозно указала пальцем на дверь, подсказывая зверю проваливать, и как можно быстрее, потому как бешенство быстро подкатило к крайней точке, угрожая вновь погрузить меня в свою пучину.
Шерсть задвигалась, зашевелилась, исчезая на глазах.
Бер, уже в образе человека, оказался сидящим на полу. Он тяжело дышал
