что даже при живом свидетеле он не собирается меня отпускать.
Продолжает натягивать до отказа мои волосы, накрученные на кулак. Будто с гордостью демонстрирует другому мужчине свою власть надо мной. Мне так больно, что с трудом удерживаюсь от стонов.
— Ты? — с ненавистью выплевывает мерзавец пришедшему слуге. — Ты живучий, как кошка, но не бессмертный! И твои жизни когда-нибудь кончатся!
Полукровка подступает все ближе. Словно тигр перед прыжком движется мягко, неторопливо, внимательно считывая движения жертвы янтарными глазами. Шаг. Второй. Третий. Кивает на меня, требует:
— Отпусти ее.
— Слабо я тебя отделал, тварь безродная. Ничему ты не научился. Я плачу тебе. Я купил тебя. Я твой хозяин. Я твой бог. Я для всех высший бог в этом замке, понятно? Любое мое желание — священная заповедь для вас, моих прислужников! — с каждым выкриком мой мучитель исступленно дергает руками.
От его резких, хаотичных движений боль становится невыносимой! Кажется, еще чуть-чуть и с головы вместе с волосами сорвется кожа. Не в силах больше сдерживаться, тихонько скулю.
— Отпусти ее, — повторяет Хродгейр, продолжая приближаться. В его голосе вибрирует, набирает силу мощь.
Откуда этот командный рык у простого слуги?
Мне странно, что отчим не понял до сих пор, кто кому должен здесь подчиниться! Похоть, должно быть, окончательно разъела его мозги!
Однако острая боль неожиданно ослабевает и я, освобожденная, без сил стекаю на пол. Отползаю подальше от зверя, забиваюсь в угол комнаты и обхватываю пострадавшую кожу головы. Изверг бессердечный! Тролль отмороженный! Так издеваться над людьми…
Фрёд, весь дрожа то ли от злости, то ли от страха выхватывает невесть откуда кинжал и наставляет его на слугу трясущимися пальцами. Цедит сквозь зубы:
— Так и знал, что не забудешь ту порку. Придешь за расплатой. Ну так я подготовился. Я с тебя живого теперь шкуру сдеру. Скормлю псам твою печень и заставлю на это смотреть. Никакой пощады. Никакого милосердия. Разрежу по кускам.
С боевым кинжалом на безоружного? Даже от отчима я не ожидала такой подлости! Среди слуг ходили сплетни, что Фрёд хорош, нереально хорош в ножевых схватках. "Быстрый и коварный", — так говорила Ингвер. Поэтому сейчас он не теряет уверенность с полукровкой. Продолжает вести себя вызывающе, хотя в честном бою проиграл бы такому исполину в два счета.
Зажмурившись от ужаса, упускаю момент, когда кинжал Фрёда со звоном врезается в каменный пол и отлетает на другой конец комнаты. Когда открываю глаза, его запястье уже крепко зажато в широком кулаке полукровки, а ноги беспомощно дрыгают над полом, не доставая до опоры. Слуга с легкостью удерживает хозяина на весу, как сучок невесомый и рычит:
— У нас. Был. Уговор. Он в силе?
Тело отчима извивается в конвульсивных попытках вырываться из захвата или хотя бы огреть противника по лицу. Ничего не получается. Снова и снова он дергается, как беспомощная марионетка, подвешенная на крючке, но запястье крепко зафиксировано Хродгейром, что лишает всякой возможности освободиться. Наконец до Фрёда доходит тщетность своих попыток и он шипит:
— Договор в силе. Отпусти!
— Поклянись здоровьем дочери.
— Наш договор в силе. Клянусь здоровьем… Ханны.
— Она не дочь тебе. К счастью. Клянись здоровьем Гретты.
— Тварь! Как смеешь ты своими грязными губами произносить ее светлое имя… А-а-а! Отпусти!
— Клянись.
— Просто возьми половину денег и исчезни! Ты сделал половину. Я тебе заплачу ровно половину… Нет, даже больше половины заплачу! Все отдам! Ты станешь богат! Сможешь купить самых искусных шлюх в столице! А хочешь… Хочешь попасть в элитный бордель города, куда доступ открыт лишь аристократам? Говорят, туда захаживал сам принц, когда был помоложе! Я тебя проведу! Отымеешь всех грудастых красоток! Будешь жрать первостатейные отбивные в их трактире! Клянусь, тебе понравится! Испытаешь удовольствие, которое ни один полукровка до тебя…
— Я жду.
— Тва-а-арь! — рычит и ругается, как последний тролль. Изо рта по снежной, гладко выбритой коже стекают вязкие слюни. Из покрасневших глаз так и рвутся обжигающие эмоции: злость, ненависть, отчаяние. — Клянусь! Клянусь здоровьем Гретты. Наш договор в силе.
— Дальше.
— Если я нарушу свое слово, пусть моя дочь умрет! Мерзавец! Ненавижу!
Вслед за последними выкриками, относящимися уже к Хродгейру, тело Фрёда шумно падает на пол. Он не в себе. Уткнувшись лбом в каменный пол, со злостью лупит серые плиты, быстро краснеющие от разбитых в кровь костяшек пальцев.
Полукровка с брезгливостью вытирает освободившиеся пальцы об штаны и обещает:
— И еще одно. Если обидишь Ханну… — мое имя он произносит с бережной осторожностью, точно смакуя на вкус, — ты пожалеешь. Обещаю.
В этих словах звучит угроза. Что-то подсказывает мне, что его обещаниям можно верить и без цветастых клятв. На выходе мужчина подходит к небольшой картине в изящной серебряной рамке, стоящей на секретере. Словно невзначай берет ее в руки и задумчиво рассматривает, сощурившись.
Лицо Хродгейра невозмутимо, как будто из мрамора слеплено. Но даже в его неподвижности есть нечто пугающее. Человека, которого нельзя сломить, нельзя и просчитать. Когда до отчима доходит, что слуга разглядывает изображение дочери, он взвизгивает в отчаянии:
— Не трону я Ханну, не трону! Только и ты оставь мою дочь! Заклинаю тебя, слуга! Оставь мою дочь!
— Теперь все зависит от тебя, — Хродгейр многозначительно поднимает брови и язвительно добавляет уже на пороге, — Разреши откланяться, господин Фрёд. Работа не ждет.
Выбегаю из комнаты сразу за полукровкой.
Теперь ни за что не останусь с монстром отчимом наедине!
В тесном чулане полно всякой утвари, а вот света почти нет. Поэтому основными глазами здесь становятся руки. Ощупываю предмет за предметом — ищу корзину побольше.
В моих планах сегодня же отправиться в лес за травами, чтобы приготовить порошок и мазь, которые израсходовала на полукровку.
Ингвер уже не раз намекала на возврат долга. Но и без ее намеков мне хорошо известно: готовые снадобья она обычно продает, а вырученные деньги посылает старикам родителям. Те живут на бесплодных, пустынных землях, как и большинство троллей.
Дичи там почти не осталось, даже неприхотливые козы выживают с трудом. Большинство перебивается подножным кормом, не брезгают не червями, ни крысами.
К сожалению, денег для оплаты потраченных лекарств у меня нет. Так что свой долг предстоит возвращать натурой.
Вновь зарываюсь в горшки и плетенки под басовитое ворчание Ксимены. Она стоит за спиной и комментирует все, что я делаю. Ее поторапливания слушать порядком надоело, но в сложившейся ситуации присутствие поблизости служанки — это какая-никакая защита.
Прошлым летом мама устроила ее сына в деревенскую школу, и теперь женщина
