вплотную к нему. Тут моя фигурка девы и дракона внезапно нагревается, заставляя меня дернуться от неожиданности, и я наконец–то вспоминаю.
— Артур, нет! Отойди от него и не трогай ни в коем случае! — кричу, подскакивая на ноги и опрокидывая поднос с едой, но поздно.
Клемондский уже падает на пол, вдохнув ядовитую пыльцу.
Подбегаю в панике к герцогу, не сильна я в реанимационных мероприятиях. Вот совсем не сильна, действую скорее по наитию, чем по науке. Подкладываю небольшую подушку под голову Клемондского, расстёгиваю верхние пуговицы на его рубашке и прижимаю ухо к груди.
Дышит, кажется, все не так плохо. Да и растение вроде бы не фатально к смерти приводит, его вред зависит от фазы цветения, раз Артур сразу не покинул этот бренный мир, значит, жить будет.
— На помощь! Кто–нибудь! — почему–то догадываюсь закричать лишь сейчас, хотя это было бы логично сделать сразу. — Эй!
Бесполезно. В таких огромных поместьях нужно рупор при себе иметь, чтобы услышали в другой части дома.
Снова возвращаю свое внимание к герцогу, лихорадочно бегая по нему глазами. Температура его тела явно повышается, а дыхание затрудняется. Мне становится очень страшно, и не только потому, что мать Клемондского обвинит меня, но и просто по–человечески страшно. Не желаю я Артуру ничего плохого.
Дотягиваюсь до графина с водой, мочу руки и обтираю ими кожу герцога, особенно уделяя внимание району груди. В этой области он почему–то нагревается по–особенному быстро, и сердце стучит, как бешенное.
— Давай же, Артур, очнись, ты должен, — шепчу в панике. — На помощь! — параллельно не оставляю попыток докричаться до кого–нибудь.
Побежать за помощью мне кажется неправильным, ведь может что–то случиться с герцогом, пока я буду отсутствовать, хотя, конечно, вряд ли, но и ядовитой цветок в его покоях появился неслучайно.
Постепенно температура тела Клемондского выравнивается и уже не пугает меня своим жаром, но радоваться рано. Поддаюсь очередному наитию, достаю свой амулет и кладу его на грудь Артура. Затем лихорадочно оглаживаю его лицо, слегка похлопывая по щекам и причитаю.
— Давай же, миленький, я уверена, ты очнешься, все будет хорошо. Но лекарь нам не помешал бы, — бормочу, роняя слезы прямо на Клемондского. Прижимаю его голову к себе и баюкаю, как маленького. — Да есть в этом ужасном доме хоть кто–нибудь живой! — кричу, что есть мочи.
— Госпожа? — в покои осторожно заглядывает Эдмонд. — Все хорошо?
— Нет! — продолжаю истерить. — Твоего хозяина отравили! Срочно лекаря сюда!
— О, — только и может, что вымолвить слуга при виде герцога, лежащего на полу, — я мигом.
И убегает, надеюсь, за помощью, а не просто панику по поместью поднять. Уж кого бы мне не хотелось сейчас видеть, так это матушку Клемондского, она же никакие лечебные мероприятия не даст провести, сразу накинется на меня.
Внезапно герцог начинает кашлять, все сильнее и сильнее.
— Все хорошо, Артур, я тут, я помогу, — приподнимаю его голову и пытаюсь наклонить слегка набок. Выходит не очень, ведь Клемондский крупный мужчина, а я щуплая девушка, но я не сдаюсь. — Что у тебя во рту? — восклицаю, заметив нечто яркое на его языке.
Пыльца! Осеняет меня. Организм пытается от нее избавиться, не все попало в кровь, какое счастье. Но нужно ее как–то вытащить из него, помочь.
Перекладываю голову Клемондского себе на колени и трясущимися руками пытаюсь налить воды в стакан. Кое–как мне это удается, уже подношу ко рту Артура воду, но понимаю, что он сейчас либо поперхнется, либо наглотается воды с пыльцой. В сознание–то герцог так и не пришел, да и порция ядовитого растения в желудке ни к чему.
И тогда я делаю, возможно, самую глупую вещь на свете, а, быть может, наоборот, самую умную. Отставляю стакан в сторону, а сама припадаю губами ко рту Клемондского, тщательно забирая весь удар на себя.
Отстраняюсь и быстро полощу рот, отплевываясь, затем снова наклоняюсь к герцогу. Процедура повторяется несколько раз, на нервах я не могу объективно оценить, возможно, уже хватит, опять склоняюсь над Клемондским, но тут кое–что меняется.
Я не сразу это понимаю, но губы Артура больше не неподвижны, они отвечают мне. Его руки ложатся мне на талию, заставляя неприлично разместиться сверху Клемондского. Температура моего тела повышается, но что–то подсказывает, что это не из–за отравления цветком.
— Хватит, — невнятно мычу, — хватит! — добавляю уже настойчивее.
— Не волнуйся, остановлюсь, но ты сама это начала, — самодовольно произносит герцог.
— Да я тебя спасала! — возмущаюсь и пытаюсь слезть с герцога. — Не я втянула в нос опасную пыльцу, а теперь еще и обвинения слышу в свой адрес.
— Нет, не уходи, для полного излечения мне нужно еще немного контакта с тобой, я прямо чувствую, как хворь уходит, стоит тебе лишь прикоснуться ко мне, — горячо уверяет Клемондский. — У тебя однозначно дар.
— Глупости, — пытаюсь ответить строго, но губы помимо воли расползаются в улыбку.
Не знаю, до чего бы мы дошли — я, будучи на эйфории от того, что герцог пришел в себя, а он от радости в связи с избавлением от яда, но нас бесцеремонно прерывают. Целая делегация штурмует покои Клемондского, заполоняя свободное пространство собой.
— Что случилось, где больной? — восклицает мужчина невысокого роста в очках, лекарь, я полагаю.
Позади него Эдмонд и несколько служанок, мадам Клемондской нет, что удивительно. Но одновременно и радостно, тратить время на перепалку не хочется.
Представляю, как я выгляжу в данный момент со стороны, и мои щеки, и декольте стремительно краснеют. Снова собираюсь слезть с герцога, но и теперь он не дает.
Все молчат и смотрят на нас, приоткрыв рты. Прямо немая театральная постановка, не хватает только еще одного действующего лица, которое вошло бы в покои и громко объявило бы шокирующую вещь, от которой мы сразу пришли бы в движение.
Но, к счастью или сожалению, никто больше не входит, зато Клемондский берет себя в руки, легко отсаживает меня, словно пушинку, и сам устраивается рядом.
— Я больной, глаза как будто слиплись, сложно открыть, — говорит он.
— Пыльца и в них! — испуганно восклицаю. — И как я сразу не догадалась.
Лихорадочно наливаю еще воды в стакан и беру его трясущимися руками.
— Позвольте мне, — к нам осторожно подходит лекарь, он хочет вмешаться.
— Нет, — резко останавливает его герцог. — В этом доме я доверяю
