— Пустите! Пу-у-сти-и-те! Отворите, ироды, пустите кота домой! — раздался вопль из-за двери.
Домовой сразу в размерах уменьшился, сдулся, словно воздушный шарик. Меч в угол поставил, и отворил засовы.
В избушку ворвался взлохмаченный кот, молнией пронёсся мимо Василисы, взвился на печь, спрятался на полатях и занавески поплотнее задёрнул.
— Кузенька! Ты чего? — удивилась Вася, увидев кота в таком состоянии. — Или, напал на тебя кто?
За занавесками слышались хрипы, стон и натужное дыхание.
Домовой засовы закрыл, взял со стола крынку со сливками и поднёс к полатям. Из-за занавески высунулась лапа, ухватила кувшин и скрылась.
Василиса во все глаза смотрела на домового, тот растерянно пожал плечами.
Сверху долго, громко и смачно чавкало. Затем, та же лапа высунулась, вернув уже пустой кувшинчик.
Домовой удивлённо заглянул внутрь и даже перевернул кувшин — ни капли из него не пролилось.
— Ну… Силён, пушистый! — проворчал домовой. — Мог бы хоть к чаю что оставить.
Шторки чуть раздвинулись, в щель смотрел недовольный зелёный кошачий глаз.
— Ты совсем что ли, Нафанечка, очумел? Я чуть со страху не помер от твоих поделок-проделок, у меня сердце, можно сказать, и печень тоже вместе с почками, и остальной организм! Я при смерти вообще-то был, без сознания лежал там один одинёшенек, у дуба. А ты меня глотком сливок упрекаешь? Совести у тебя нет!
— Кхм… Так ладно бы глотком, тут цельный литр… — Нафаня осмотрел кувшин. — Был. — подытожил он. — Кто тебя напугал-то так?
— И ты ещё спрашиваешь? — фыркнуло из-за шторки. — Колокольцы твои ненаглядные, сигнализация, будь она неладна. На весь лес такой трезвон поднял. Я аж крынку со сметаной вырон… — кот зажал мордочку лапами, чуть не проговорился. — Крынку со сметаной, что ты у меня отнял вспомнил, думал, последняя сметанка в моей жизни, а ты и той не дал! Злыдень, жадюга, так и помру голодный, необсчастливленный!
На полатях выразительно всхлипнуло. Домовой покраснел.
— Кузенька, ну ты это… Чего так-то… — прошептал домовой. — Да я ж для тебя стараюсь. И сметану тебе в подпол специально на видное место поставил, целых три крынки, и колбасу. Я ж любя это всё, а ворчу так, для проформы.
— Как три? — удивилась Василиса. — Кузьма мне только две отдал.
— Да знаю я. — махнул рукой домовой.
— О! Ещё одна выискалась, тоже коту радости пожалела! — раздалось недовольное сверху. — А я любил её, как родную! Сказки сказывал, песни пел, а она — чёрной неблагодарностью отплатила! И вообще! — кот раздражённо раздвинул шторы и уставился на Василису. — Неча чужое добро считать!
— Кузьма! Остынь! — прикрикнул домовой. — Через край уже хватил, угомонись!
— Да я что… — изображая вселенскую печаль, горестно вздохнул кот и лёг, отвернувшись к стенке. — Вот помру, тогда наплачетесь по Кузеньке своему. Недолго уж мне осталось…
— Кузенька, ну хватит причитать! — взмолилась Василиса. — Любим мы тебя, даже домовой о твоих проделках знает, а молчит. Будет тебе сердиться, давай спускайся, лучше посмотри, где сейчас наша Ягуся. Боюсь я за неё. — уже шёпотом добавила Василиса.
— Чего смотреть-то? Разве не слышишь, летит. Вон как сосны шумят, значит, что-то тяжёлое тащит. Идите встречайте, а я отлежаться должен — нехорошо мне, сердце прихватило… — простонал кот и прижал к груди левую пятку. — Напугали кота до полусмерти, ещё и работать заставляют. Как есть изверги!
Только Нафаня засовы открыл, а Васька уже во двор кинулась — Ягу встречать.
Ступа в аккурат у крыльца села, да мягко так, будто нечто драгоценное несла. Ворон деловито слетел с края ступы и посмотрел на встречающих с видом победителя.
— Встречайте подарочек. Вот, из болота вызволили. — ехидно прокаркал ворон.
— Серафимушка, а кто это там? Разве наша болотница, или? — Василиса прижала ладошки к сердцу, осторожно подходя к ступе.
— Да не боись, Васятка. — проворчала Яга. — Вот, встречай, подруженьку тебе привезли — девицу обыкновенную. Спасительница стал быть наша, аха… Вот только что с ней делать — ума не приложу. — вздохнула Яга и покачала головой.
— Ягусь, а чего это она, спит что ли? Или ты её заклятьем каким шарахнула с перепугу?
— Да ну тебя, Васька. Чего мне её пужаться? Говорят тебе — девица, обыкновенная, из того миру, не из нашенского. У меня тут каждая белка на учёте, всех в лица-морды знаю, а эта…
— Я поняла! — воскликнула Василиса. — Так это она нас всех от забытья спасла?
— Она, кто ж ещё. Только вот с чего она вдруг в болото полезла — никак в толк взять не могу. Шальная, аль дурная совсем. Я ей — «Вылазь», а она не вылазит, едва уговорила. Тут ещё Серафим жару поддал, поговорить ему захотелось, тьфу ты, говорун — птичка певчая. Вот девицу и скукожило — без сознания она.
— Из того мира, правда? Вот это да!
Василиса подошла ещё ближе и внимательно рассматривала девушку.
— Ты мне вот что скажи, Васятка. В чуйство-то мы её приведём легко. А дальше-то, что делать? Неужто говорить ей, что она в сказку попала? Так ведь не поверит, ещё и умом на радостях тронется, а на кой она мне болезная-то?
Василиса аккуратно убрала чёлку со лба гостьи, и провела по щеке рукой.
— Ягусь… — вмиг погрустнела Василиса. — Совсем она не страшная и для нас не опасная. Хорошенькая она, только вот плакала долго.
— Так ить ясно дело, плакала, в силки к водяному попала, тут не только заплачешь!
— Нет, не про то я. Сердце у неё разбито, вот что. Нельзя её сейчас бросать, да и в её мир отправлять нельзя. Пусть что ли погостит у нас, а? А я подружусь с ней. — мечтательно протянула Василиса. — А она нам всё-всё про новый мир расскажет, и польза и…
— Так-то оно так, вон Серафим ту же идею предложил. Только сама посуди, что мы ей скажем, а? Как представляться будем?
— А и просто всё! — рассмеялась Василиса. — Ты ей дурман-травы отвар дашь, да внушишь, что ты её бабушка-травница, к которой она в гости приехала, в лес дремучий. А я… А я буду её названой сестрой! — захлопала в ладоши Василиса, придя в восторг от собственной идеи.
— Аха, ну да, конечно. А ворон говорящий, а кот-болтун, а ноги избушкины куда денем? А Кощей прилетит, ему-то, что скажем?
— Ягуся, я тебя очень прошу, ты же мудрая, ну давай придумаем что-нибудь! Неужто мы спасительницу нашу с тоской-печалью восвояси отправим, и не поможем? Где ж это видано, в каких сказках писано? Нельзя так, не по-человечески это, не по-нашему!
— Права ты, Васенька… — вздохнула Яга. — Не она бы, сколько б ещё проспали, даже представить страшно, ведь могли вообще не проснуться! Надо что-то думать. С Кощеем я как-нить сама разберусь, а с остальными что делать — ума не приложу. Ведь завтра уже все прибудут, к вечеру пир назначен, а теперь как?
Тут ворон торжественно вперёд вышел:
— Яга, позволь твоему летописцу слово молвить. — откашлявшись, начал ворон многозначительно.
— Ну, излагай. Говорун ты наш. — фыркнула Яга.
— Василиса хорошую идею подала с дурман-травой. С Кощеем ты тоже все вопросы решишь. Что до меня, кота и живности всякой — наказ дашь, пока девица у нас, чтоб ни звука, молчали все и помалкивали. А на пир — Кузьма ей в чай вечерний травок-муравок сонных добавит, и спать будет девица сном крепким до самого обеда, а мы к тому времени пир и завершим.
— Ты-то и умолчишь? — хохотнула Яга. — Даже сегодня не справился, высказался, не стерпел, а кота куда? В дупло если только, да замуровать, пока девицу обратно не отправим. Или заклятие безмолвия на вас всех наложить? Так ведь боязно — там побочек уйма, либо вообще говорить перестанете, либо трещать будете без умолку. Нет. — Яга покачала головой. — Не вариант.
Нафаня тем временем девицу на руки поднял и в избу понёс.
— Всё сделаем как положено. — с почтением обратился домовой к Яге. — Я свою магию применю, домовую, для людей она не опасная. Нашепчу ей на ухо сказки добрые и поверит она, что к бабуле любимой в гости приехала. Избушке наказ дам когтями не клацать, ноги не разминать, да морок наведу, будто столбы это опорные. А Василиса так сделает, что речь ворона и кота гостья наша воспринимать будет как привыкла. Вот только одного боюсь — чувствительная она у нас очень, всё равно поймёт, что животные разговаривают. Ну дак это и не скоро будет, может Васятка ей и объяснит всё к тому времени.
