женой и двумя дочерями.
— А вы уверенны, профессор, что научный мир примет вашу сенсацию за научный факт, — Пётр попытался вернуть на землю историка, излишне возбуждённого прочтёнными документами. — Захочет ли он принять вашу сенсацию.
— Уверен, что научному миру признать подлинность документов, так как любая экспертиза признает древность пергамента рукописей, а также идентичность почерка писца ранее опубликованных рукописей с почерком списателя свода и генеалогических древ древнерусских князей. Это будет ударом под дых всем норманистам и напрочь обесценит всю их доказательную базу.
— А не боитесь, что вас могут банально убрать? — поинтересовался Анджан.
— Что означает убрать? — переспросил Богословский, — Куда убрать?
— Убить, ликвидировать? — пояснил Пётр.
— Вздор! — возразил Михаил Михайлович. — За что меня убивать?
— Не один десяток нынешних историков сделали себе имя на почве изысканий в пользу норманской теории происхождения Руси или в пику оной. — улыбаясь пояснил Анджан, — а вы в одночасье сбрасываете их с научного олимпа и делаете их никем.
Кроме того, в Европе, а особенно в Германии приверженцы норманнской теории происхождения русского государства сейчас в тренде, то есть для них это единственно верная теория как орудие борьбы с Советской Россией. А вы ломаете все их планы и перетасовываете все их карты.
— Мне уже нечего бояться, я прожил долгую жизнь! — бесстрашно вскинув голову, горячо заявил профессор. — Но я ни за что не упущу возможность поставить огромную жирную точку в споре этих двух научных лагерей во славу России и великого русского народа.
Пётр решил закончить «прения» и предоставить историку и князю, которого профессор посчитал большим специалистом средневековой истории, погрузиться в исторический диспут. Сам же он удалился в свой кабинет, в котором он временно проживал, чтобы сфабриковать из имеющихся в наличии бланков и печатей хоть бы какое подобие легальных документов для княжеской четы. Соваться в переполненную постами и патрулями Испанию без кого-то либо документа чревато тяжкими последствиями. Выудив в Инфосети образцы бланков Социалистической рабоче-крестьянской партии Латвии, он изготовил для князя и княгини что-то типа членских билетов этой партии, использовав для этого пишущую машинку с латышским шрифтом, принадлежащую профессору, а также паспорта ещё подданных Российской империи. Михаил Михайлович через своих знакомых добыл для Мономахов удостоверения членов русского научного общества в Латвии с фотографиями и членские билеты в общественную библиотеку. Конечно, это всё было липой, но лучшего качества документов добыть или изготовить не представляло никакой возможности. Пётр даже попытался для этого перенестись в свою родную реальность, но портал остался глух к вокальным потугам парня, исполняющего заклинания.
Через неделю пребывания в Даугавпилсе троица путешественников по параллельным реальностям через Тоннели Спасения оказалась в пещерке горы Монсеррат.
Наличие иностранцев с левыми документами в автомобиле изменили планы Петра. Вместо фронта он направился в Барселону.
На всех постах и заставах стража восторженно приветствовала вновь пребывших интербригадовцев в лице Дмитрия и Марии Мономах, по имеющимся у них документам, носящим фамилию Патовы. Каждый испанец считал за честь пожать руки иностранным добровольцам из далёкой Латвии (Знать бы ещё, где это!), угостить их нехитрой домашней едой и местным вином. Каждый пункт проверки автомобиль с путниками покидал под восторженные крики: «Вива Республика! Вива Революция! Вива интербригады!» и провожаемые вскинутыми в республиканском салюте кулаками. Подобные искренние и пламенные чествования значительно увеличили время в пути медицинского пикапа. В Барселону они попали буквально незадолго до комендантского часа.
Наутро Пётр навестил Ревекку и рассказал всю правду о происхождении новых добровольцев, пожелавших сражаться за Республику. Через два дня их светлости уже усердно маршировали в кавалерийских казармах в терции новобранцев-интербригадовцев.
Бездумная шагистика на плацу загоняла в глубокое уныние рабочих и служащих интернационального отряда, рвущихся на фронт, на войну с фашистами. Сновать туда-сюда с палками на плечах вместо ружей в течении нескольких часов выматывало рекрутов. Но, как ни странно, самые возрастные в подразделении князь и княгиня более спокойно переносили нудные строевые приёмы и оказались более выносливыми по сравнению со своими более молодыми товарищами, а также более сообразительными. Через две недели они уже командовали каждый своим отделением.
Любопытный казус произошёл с княгиней и молодым лейтенантом, руководившим строевой подготовкой, в первый же день обучения. В попытке коснуться своим стеком Марии Владимировны, он спровоцировал непроизвольную защитную реакцию женщины, и франтоватый хлыст офицера в мгновении ока улетел на несколько метров, отбитый палкой в руках княжны. А конец этой деревяшки с силой упёрся в грудь побледневшего лейтенанта. После этого случая новобранцы за глаза стали называть княжну Мономах-Патову «Бешеная». Так как Мономахи попали в польскую роту, по-польски это звучало как «Шалёная».
Но инцидент с лейтенантом имел продолжение. Офицеры, прознав о женщине-воительнице в рядах новобранцев, пригласили её с мужем в фехтовальный зал. Каждому из них посчастливилось сразиться на спортивных саблях и шпагах с супругами Патовыми, и были они разбиты ими в пух и прах. Когда вновь сформированная польская рота направлялась на фронт в место расположения батальона имени Костюшко, на бедре у кабо (сержанта) Марии и кабо Дмитрия Патовых за плечами торчали завёрнутые в холщовую ткань марокканские сабли.
В середине января 1937 года сентурия, куда была зачислена чета Моно-махов, пополнила ряды польского батальона имени Ярослава Домбровского. В феврале батальон передислоцировали в Арганду, где он занял позицию у моста через реку Харама. Интернационалисты отважно сражались, отразив все атаки фашистов. В многочисленных рукопашных схватках в первых рядах, как и положено русским князьям, сражались Дмитрий и Марица Мономахи. Их марокканские клинки сверкали неистовыми молниями, прорубая просеки в рядах атакующих националистов. Потеряв от рук бешеных русских до двадцати солдат и офицеров, франкисты прекратили лобовые атаки на мост и сосредоточились на артобстреле республиканских позиций.
Пётр обслуживал госпитали только Восточного фронта, а Мономахи оказались на Центральном фронте, поэтому отсутствовала возможность встречаться с ними и лишь редкие письма связывали этих путешественников по параллельным мирам. Пётр постоянно интересовался делами супругов через Сеть. Благодаря этому информационному каналу Анджан и стал свидетелем нескольких рукопашных схваток с участием князей-интербригадовцев. Глядя на них, Петру стало казаться, что супруги как минимум испытывают на прочность свою уязвимость, врываясь в самую гущу кровавой баталии. Кровь средневековых воителей, с детства приученных держать меч, новыми штрихами забурлила в их сердцах. Уже после нескольких рукопашных схваток Марию Мономах даже националисты называли не иначе как «La Furia»(Фурия), но а Дмитрия — «El Loco» (Шалёный).
— Петенька, я тебя когда-нибудь пристрелю, — полушутя, полусерьёзно заявила Марта, когда немного успокоилась после бурного проявления радости от встречи с Анджаном.
— Это ещё за какие, такие прегрешения? — недоумённо поинтересовался Пётр, держа за талию девушку и глядя в её изумрудные глаза.
Он ужасно соскучился по этой
