шевелясь и дыша глубоко, но урывками.
— Их нет.
— С рождения?
— Да.
Я чуть приоткрыла глаза, смотря на комнату в тонких лучах мягкого света. которые пробивались из-за занавешенных одеял и занавесок, ощущая себя так странно, но так уютно.
Этот дом не был моим, эта комната принадлежала другой девушке, но мне было так хорошо здесь, словно моя душа отдыхала и дышала спокойно и ровно впервые за очень долгое время.
С тех пор, как умер папа, мне не было покоя.
Ни одного дня, ни одной секунды.
— Как так вышло?…Ты ведь такой же большой, как чистокровные.
Янтарь усмехнулся, но даже тогда не пошевелился. продолжая одной рукой удерживать легко меня, а другой укрывать все еще спящего карапуза, который продолжал сладко сопеть почти по Беровски.
— В моем роду был один Берсерк. рожденный не от медведицы, а от женщины. Она дала нам эти глаза, цвет кожи и отняла клыки на все следующие поколения.
В этот раз Янтарь пожал плечом, на котором я лежала, отчего я слегка сползла головой, а он спустился вниз вслед за ней, чтобы снова подложить свое плечо вместо подушки, что было так…мило.
— Говоришь так, будто не злишься на нее, — пробормотала я почему-то смущенно. думая о том, как должно быть страшно для истинного Берсерка лишиться того, что все называли чистой кровью.
Из рассказов папы я знала, что осталось всего два рода. где по прежнему поддерживали чистоту своей крови, но поэтому были самыми опасными и непомерно сильными — род Полярных и род ненавистных Кадьяков о чей жестокости и кровожадности ходили такие истории, что кровь стыла в жилах!
Только если раньше я воспринимала это детскими страшилками, то теперь понимала, что каждое ужасающее слово в тех историях была правдой.
— Не злюсь, — проговорил Янтарь непривычно приглушенно, мягко и спокойно, когда в его голосе не было уже привычных моему слуху рычащих ноток и того лукавого веселья, которое всегда солнечными золотыми бликами отражались в его глазах, — Мой дед рассказывал, что та женщина была удивительной души и видела мир духов. Она была из индейцев, а они по особенному относятся к природе и миру вокруг себя. Поэтому когда увидела перед собой Берсерка, то не испугалась и не кинулась бежать от медведя, а стала гладить его и разговаривать, понимая, что внутри зверя есть и людская сущность. Думаю, что мой предок влюбился сразу же. как только она коснулась его…
Не знаю почему я улыбнулась мечтательно и наверное очень глупо. видя буквально перед собой прекрасную девушку с необычной внешностью — хрупкую и нежную, с прямыми иссеня-черными волосами, золотистой кожей и глазами цвета янтаря. которая приручила зверя одним лишь касанием, став его женой и возлюбленной.
-..И Что с ней стало потом? — прошептала я, не поворачиваясь, но продолжая лежать на согревающем плече, ощущая спиной его мощный большой бок, от которого шло такое тепло, что был не страшен никакой мороз за стенами этого дома.
— Умерла при родах, выносив сына.
— Твоего дедушку?
— Прадеда. И даже если с тех пор в нашем роду все Берсерки были рождены одними медведицами, у каждого рожденного Бера ее глаза.
— Красивые глаза, — улыбнулась я, ощутив, как от тела Янтаря пошел жар, который разносился по моей коже гусиной кожей, и заставлял выпасть от плена сонной неги в реальность, где я лежала рядом с ним на одной узкой кровати, искренне наслаждаясь не только его присутствием, но и ощущением мужского тела — огромного и прекрасного.
Главное сейчас было не зацикливаться на этом, зная уже наверняка, что Янтарь почувствует все до последней моей даже самой маленькой и скрытой эмоции!
— …. Только почему Янтарь? Разве это не имя рода Кадьяков? Тебя могли бы назвать Солнечным например…
Наверное, мне показалось, что мужчина придвинулся чуть ближе и его рука обхватила сильнее, осторожно, но настойчиво оттаскивая меня от края кровати, где до этого мне вполне спокойно и удобно спалось все это время, отчего я тяжело сглотнула, вдруг подумав, что его ароматная золотистая кожа стала буквально гореть под моей щекой, когда он проговорил хоть и приглушенно, но завораживающе хрипло, отчего рычащие и мурлыкающие нотки сплелись воедино:
— Боюсь, что во мне течет слишком горячая кровь для рода Бурых…
Я бы усмехнулась едко и недовольно, выказывая всю свою нелюбовь к роду Кадьяков в очередной раз, даже если Янтарь и без особых напоминаний знал это наверняка, если бы не растерялась, захлопав глазами и проснувшись теперь окончательно.
— Мы же договаривались! — зашипела я тихо, чтобы случайно не разбудить малыша, который впервые спал так сладко и так долго, чувствуя. как рука Янтаря, обнимающая меня до этого легко и непринужденно. сжалась и опалила своим жаром.
— Я наших договоренностей не нарушаю, — раздалось за моей напряженной спиной его урчание такое сладостное и низкое, что захотелось застонать самой ей-богу, — Удав тебя не трогает, и мучается в гордом одиночестве.
— Ну, я же чувствую! — снова шикнула я излишне нервно, потому что начинала понимать, что вся моя бравада держится сейчас на чистом адреналине и нечем больше, потому что меня к нему тянуло так, что стыдно было себе признаться!
Но самое страшное и обидное, что ведь и Янтарь это чувствовал очень отчетливо, так же как и я — его горячее терпкое возбуждение, которое витало вокруг меня кусающим жаром его большого тела.
— Что чувствуешь? — промурлыкал он, вдруг поворачиваясь на бок, и буквально придавливая меня одним своим большим горячим боком к скрипящей кровати, которая явно с трудом выдерживала наш общий вес, но стойко продолжала стоять.
— Чувствую, что спать ты не хочешь!
— Очень даже хочу — его низкий, бархатистый голос раздался так близко, что я ощутила горячее дыхание на собственном плече, попытавшись дернуться и выбраться из его рук при чем так, чтобы не разбудить кроху.
Если бы не малыш, я бы заехала этому варвару локтем в бок, а потом пнула бы еще, чтобы поспешно выползти из-под него, пока он не придавил меня своим весом окончательно, и не запутал мой мозг своим жаром, в который хотелось окунуться с головой и позабыть про все свои беды, трудности и страхи.
— Кажется, у нас с тобой очень разные представления о сне!
Он усмехнулся все так же сладко и томно, и будь я в плену его необыкновенных глаз, то, гореть мне в Аду, сдалась бы на его милость! Но видимо бог уберег от этих глаз, потому то я пыталась вылезти из-под его руки, начиная потеть
