Таннис прижала жилет к щеке.
Она человек и запахи различает плохо, но от ткани пахло Кейреном. Ей хотелось, чтобы пахло. Таннис долго стояла, сдерживая слезы, а потом все-таки расплакалась.
Наверное, теперь можно, времени свободного у нее полно и…
…Кейрен жив.
Газеты публиковали списки погибших, и имени Кейрена в них не было…
…жив, но ранен. И в госпитале… наверняка, в госпитале… или дома… у его родни особняк, Таннис видела его издали, но нечего надеяться, что ее пустят.
Оловянные злы…
И пожалуй, у них есть все причины для злости, но…
…главное, что жив.
Эту ночь Таннис спала, обняв жилет. Странным образом запах Кейрена унимал и дурноту, и головокружение, и спокойней становилось.
Дни потекли.
Медленные, янтарно-медовые, с солнцем, которое приходило с востока, белыми речными туманами и визитами бакалейщика, вновь уверившегося, что Таннис свободна. С прогулками по улице, недолгими, потому как, стоило Таннис выпустить из виду знакомый флюгер, и ее охватывал необъяснимый страх.
Она останавливалась на краю тротуара, пытаясь совладать со слабостью в коленях, головокружением и мелкой дрожью, грозившей перерасти в судорогу. Она прикусывала край перчатки и просто смотрела на улицу, как-то словно бы из-за незримой пелены, отделившей ее от этого мира, отмечала и грязный снег, припорошенный угольной крошкой. Ледяную корку на окнах, и тени людей за ней… она видела и слышала все, но оставалась вовне.
…разговаривала.
Возвращалась в дом, заставляя себя идти медленно. И оказываясь за дверью, торопливо, трясущимися от страха руками, задвигала запоры. Стояла, прислонившись, глядя на старые часы, стрелки которых замерли на без четверти шесть.
…день за днем.
И шитье утешением, пусть прежде Таннис от души ненавидела рукоделие. Но теперь, считая стежки, она успокаивалась.
…гостья явилась под вечер.
Вежливый стук в дверь, который заставил вздрогнуть, и игла, вывернувшись из пальцев, ужалила.
Дверь заперта.
Засов.
И решетки на окнах… и сердце стучит-колотится, а во рту пересохло. Нож, который как-то всегда под рукой находился, в руку прыгает, и Таннис гладит длинное лезвие, приказывая себе успокоится.
Кейрен не стал бы стучать.
Кейрен просто вошел бы, у него ключи есть, а если нет, то он знает о тайнике, который вновь полон…
…все закончилось. Грент мертв, и Освальд Шеффолк, и прочие, оставшиеся в доме… и бояться нечего.
Надо просто открыть дверь. Подойти.
…отодвинуть заслонку.
Снять крючок. Убрать засов… и тот, второй, самодельный тоже.
- Добрый вечер, - сказала женщина в собольей шубе. - Могу я войти?
Соболя под снегом. Сизая тафта юбки. Шляпка с узкими полями. Вуаль. Узкое лицо с правильными, но пожалуй, слишком резкими чертами.
…Кейрен на нее похож, вот только более живой, что ли…
И что сказать?
- Вижу, вы меня узнали.
Холодный голос, и сама она, леди Сольвейг, выточена из старого льда.
- Мне неприятно говорить это, - она отставила зонт и шубу расстегнула, но снимать не стала. Она оглядывалась и презрительно кривила губы.
- Вам следует уйти.
- Куда?
Не услышала.
Квартира, преломленная в инеисто-светлых глазах леди Сольвейг была удручающе бедна. Таннис снова словно бы со стороны видит все: нелепые обои, которые за лето выцвели, пятна на ковре, сбившуюся скатерть, которая съехала, стыдливо прикрывая гнутые его ножки, старую мебель и себя саму, нелепую женщину в полосатом домашнем платье.
Растрепанную.
Растерянную. И безумно далекую от идеала.
- Мне не интересно, куда вы отправитесь. Но уже завтра вас не должно быть здесь, - леди Сольвейг расстегнула ридикюль и вытащила конверт. - Тысячи фунтов вам хватит.
Она не спрашивала - утверждала. И конверт лег на стол, а леди Сольвейг провела по скатерти ладонью, выравнивая складки. Нахмурилась… стряхнула хлебные крошки…
- Нет, - Таннис спрятала руки за спину.
Она не примет денег. Деньги у нее есть… были у нее деньги, но остались в Шеффолк-холле, как и та бабочка, Кейреном подаренная. А Шеффолк-холла больше нет… и выходит, что денег тоже нет… и бабочки.
Бабочки жаль.
- Полагаю, вы рассчитываете на моего сына? - леди Сольвейг провела пальцем по стене.
Нельзя!
Не ей трогать ромашки… розовые ромашки в цвет медных кастрюль, которые Кейрен начищал песком…
Кейрен жив.
И вернется.
- Не спорю, его патологическая к вам привязанность дорого стоила нашему роду, - леди Сольвейг говорила, глядя сквозь Таннис. - Не говоря уже об этой безумной идее с браком… вы же умная женщина…
…почти комплимент.
- …иначе не сумели бы удержать его. С предыдущими своими увлечениями Кейрен расставался легко и быстро. Вы - дело иное. И пожалуй, не будь вы человеком…
…невозможное условие, и потому леди Сольвейг позволяет себе думать, что приняла бы Таннис, не будь она человеком.
- Однако вы сами должны понимать, сколь нелепа сама мысль о браке между вами. Уезжайте. Оставьте мальчика в покое.
- А если нет?
Леди Сольвейг молчала минуту. Она по-прежнему смотрела мимо Таннис, но взгляд неуловимо изменился…
…иней над прорубью. Тонкая пленка льда, под которой скрывается зеркало воды.
- Мне бы не хотелось прибегать к угрозам, - почти извинение, и пальцы гладят выгоревшую ромашку. - Однако, если вы не исчезнете из города, мне придется вам помочь. Кузен не откажет мне в небольшой… услуге. Я ведь не попрошу ничего незаконного. Ваша биография, милая… вы ведь сами прекрасно понимаете, где оказались бы, если бы не заступничество моего сына. Ньютом? Тюремная баржа?
Сказать, что она не посмеет?
Посмеет.
Зимняя женщина, которая твердо уверена, что действует во благо. Интересно, Таннис сама, потом, позже, когда появится на свет ее собственный ребенок, тоже такой станет?
От одной мысли о подобном становится жутко.
- Уезжайте, милая.
Леди Сольвейг застегнула шубку.
- Надеюсь, послезавтра вас уже не будет в городе…
…послезавтра.
Есть еще остаток вечера, который проходит под пледом. Таннис набрасывает его на плечи, цепляется за шерсть и запах вина…
…послезавтра.
Слезы душат, наверное, накопилось за все и сразу, вот Таннис и ревет, беззвучно, обнимая себя, себя же жалея, потому что есть у нее время для слез. Остаток вечера… ночь… а белый конверт так и лежит на столике.
Выкуп?
Она так и не решилась к нему прикоснуться, точно само это прикосновение способно было оскорбить. Ерунда какая. Можно подумать, что она, Таннис, и вправду девица найблагороднейших кровей… нечего себе лгать. Нечего притворяться.
