Пошел куда-то, откуда дышит холодная сырая тьма, пошел и дал им снова покрыть свою кожу струпьями и червями. Пошел – и дал им в себе прорасти.
«Твой дом там, Эвер».
«Там».
«С нами».
«Мы тебя ждем».
«Ты все равно вернешься назад, уже совсем скоро».
«Когда она будет умирать на твоих глазах».
Я просыпаюсь в поту и с трудом удерживаю крик. Какое-то время просто лежу, прислушиваясь к себе и к миру вокруг. Боюсь, что и наяву голоса закричат, что я не смогу справиться с ними и растворюсь в их воплях – ведь спасаться мне нечем. Орфо найдет меня скорчившимся и сжавшимся на полу. Если вообще найдет.
Если меня.
Я поднимаю руки к лицу – они серые. Правая обратилась в железную когтистую культю.
За окнами темно, только звезды смотрят на нас десятками глаз. Орфо спит рядом, на боку, обернувшись в покрывало, как в плащ. Она… а ведь мне казалось, рядом с ней они отступают. Я снова моргаю, снова смотрю на свои руки – обычные человеческие руки – и тянусь ее обнять. Будь моим спасением, Орфо. Будь хотя бы сейчас.
Прежде чем я бы ее коснулся, она поворачивается на спину. Все еще почти обнаженная, прекрасная… не похожая на себя. Темные змеи волос стелются по груди, лицо в полумраке кажется бледным и неживым. Я смотрю на него, хватая губами воздух. Все дольше, все пристальнее, надеясь быть зачарованным, а не испуганным…
Ее лицо превращается в череп, серый и осклизлый, как голова Монстра. Она снова шевелится – и волосы выпадают клоками, пачкая подушку. Сквозь височные кости и глазницы прорастает венок из крупных уродливых орхидей. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать, отодвигаюсь как можно дальше, сжимаюсь и закрываю глаза, готовый лежать так до зари. Пока морок не отпустит. Озноб невидимыми пальцами водит по спине. Десятки голосов слились в один.
«Ты знаешь, что должен сделать, чтобы это кончилось. Знаешь. И теперь у тебя все шансы».
Да. Я знаю. Я короную ее, а потом все это кончится. И для нее, и для меня.
Когда я просыпаюсь, диадема из ландышей лежит на соседней подушке. Эвера нет. Спальня пронизана тонкими лучами утреннего солнца, вкрадывающегося из-за тяжелых темных штор.
Прежде чем уйти, Эвер их задернул. Ну, хоть что-то.
Одежда в живописном хаосе на полу, вместе с парой заколок, колец, браслетов; только туника – мятая, в одном месте даже порванная – по-прежнему на мне. Ежась, я пытаюсь поправить ее и одновременно борюсь со смутно ворочающимся внутри недовольством.
Почему его нет? Я надеялась проснуться рядом с ним. Да, смену дозоров мы проспали: видимо, вино дало о себе знать, но разве это не повод выбираться на волю вместе? Ну, держась за руки, старательно делая невинно-невозмутимый вид и фыркая на удивленные взгляды? Вздыхаю. Покоряюсь судьбе. Думаю о том, что невинный вид в таких лохмотьях у меня все равно не получится и на самом деле я предпочла бы начать утро по-другому. Совсем по-другому.
Ночью было… здорово. Но я чувствовала, что Эвер немного зажат, что он… даже не стесняется происходящего между нами, а скорее всеми силами пытается вырвать свои ощущения из когтистых лап своих же воспоминаний. Будь проклят этот его хозяин, просто чудо, что он вообще не привил Эверу страх ко всему плотскому или что мне удалось хоть немного этот страх победить. Разве это не омерзительно – когда эрос, одна из самых приятных на свете граней любви, приносит тебе вместо удовольствия дурноту и душевную боль?
«В каком-то смысле… ты первая у меня».
Он имел в виду не умение, а желание. Ненасильственное желание. Разбуженное, не вырванное угрозами. И несмотря на это, я сходила с ума от его объятий, поцелуев и прикосновений, от блеска его глаз и тихих, больше похожих на рваные вздохи стонов. Он совсем не был груб, нетерпелив, думал, казалось, больше обо мне, чем о себе. И это хотелось вернуть ему.
Я верну. Непременно – затащив его в какую-нибудь темноту. Если только он захочет. Когда коронация останется позади.
В ванную мамы давно не подают воду, потому уже скоро, кое-как одевшись, я бреду к дверям ее экседры – опять ловлю свои отражения в зеркалах потолка. Солнце пробралось и сюда, кидает всюду длинные золотые блики, обещает хорошую погоду. Хорошую погоду… надеюсь, это не единственное хорошее, что ждет меня… нас… сегодня. У последнего отражения останавливаюсь, долго смотрю в свои зеркальные глаза, до хруста сжав кулаки.
Нет, мама. Я ничего не испорчу. Ни себе, ни Гирии.
Зеркальная Орфо улыбается в ответ, у ног ее пляшут синеватые утренние тени.
Продолжая гадать, как и почему ушел Эвер, перешагиваю порог слишком быстро, нервно – и едва не врезаюсь в кого-то в коридоре; диадема съезжает с моих всклоченных волос.
– Ай… – Ловлю ее.
Слава богам, это лишь кир Мористеос. Отскочив на пару шагов, запнувшись о собственную мантию, но не упав, он уже приветливо кланяется мне.
– О, принцесса, ну наконец-то вы!
Так он тут неслучайно? Ждал? Объяснений может быть два: либо еще вчера бдительные часовые выследили нас с Эвером и сделали выводы, либо я не первая, кто выныривает из этих дверей в попытках выглядеть так, будто просто заспалась. Время для невинных улыбок. Откашливаясь, запоздало прикрываю расползшуюся ткань туники на левом плече.
– О, кир Мористеос, как неожиданно, доброе…
– Доброе, доброе! – в нетипичной манере перебивает он, но, еще раз оценив положение солнца за окном, я его понимаю. – Поспешим!
Не особо церемонясь, он ловит меня за плечи, подталкивает по коридору к моим же дверям и, идя рядом, начинает в красках рассказывать, что нужно еще сделать в преддверии церемонии и насколько сильно я опаздываю. Путь короткий, поэтому, к счастью, в рассказе я не вязну. Вывернувшая из-за угла стража встречает меня фибульным стуком, несколько заполошенных служанок появляются рядом как из воздуха и смотрят с ожиданием – когда же я впущу их. Что ж, снова смиряюсь с судьбой: сейчас меня будут мыть, причесывать, наряжать, душить – не подушкой, а маслами, той особой королевской смесью, где лимон и кокос, мята и кедр, лаванда и еще десяток запахов сливаются воедино и являют каждому моему подданному чуть разный флер. Может, и неплохо: без помощи я буду копошиться вечно.
Когда служанки уже шмыгают в комнату, а я еще нет, кир Мористеос кладет мне на плечо унизанную золотыми кольцами руку. Еще
