лесу с проломленной головой. Староста деревни даже не пытался дознаться, кто учудил непотребство: бабка почти со всеми односельчанами была на ножах. Что уж говорить, родные дети и те не стали требовать разбирательства и суда. Только в те дни в деревне непогоду пережидал заезжий, не знавший умершей и решивший наказать сельчан за чёрствость и попустительство несправедливости. И ночью перед сожжением бабка встала и, подхватив вилы, пошла сама творить правосудие. Такой Рясий её и запомнил: отёкшую, с провисшей бледной кожей, смятой головой, а глаза мутной поволокой застланы. Ещё и платье цветастое, как эти занавески!
Бабку-то упокоили, а пошаливший гость смылся той же ночью, отведав перед уходом кровушки дочери старосты, у которого и ночевал. Вампиром, гадёныш, оказался! Хотя к нему-то Рясий испытывал что-то вроде благодарности. После того, как отец с братьями топорами и вилами «упокоили» бабушку, у Рясия внутри что-то поменялось, переломилось, и кровавые зрелища его больше не ужасали и не вызывали отвращение. Наоборот. Бабушка олицетворяла собой всё самое ужасное, и маленький Рясий её боялся до панической дрожи. А когда мёртвая бабка вышла из сарая, где должна была дожидаться сожжения, он едва не сошёл с ума и испытал громадное облегчение, когда от неё избавились. Смерть бабушки и страшное её посмертие подарили маленькому Рясию ощущение, что он наконец-то получил свободу.
Из детских страхов он, конечно, вырос давно, но домовладелица вызывала у него откровенные опасения. Тут и без того мечтаешь с места сорваться! И Рясий бы сорвался, но следовало предупредит трусоватого заказчика, чтобы тот знал, где искать. Увы, но их связной подох позапрошлой ночью. Оставлять же бабке записку «Милый, я переехала»… Нет, Рясий не привык так рисковать. Мало ли какой «милый» придёт.
Обычно заказчик прилетал сам чуть ли не через день. А тут уже сколько времени город кипит из-за пропажи наагатинского посла и многочисленных смертей, а этот трус не прибежал как обычно трясти его и истерично спрашивать, что же им делать. Это тревожило даже сильнее смертей в городе. Но куш-то, куш упускать не хотелось.
С улицы донёсся грохот колёс по разбитой мостовой, и Рясий, безошибочно угадав тюремный экипаж, бросился к окну. Чёрная коробка кареты, сильно покачиваясь на левую сторону — видать, рессора треснула, — прокатила мимо. На козлах сидел только сонный кучер, и никакой стражи в сопровождении, но Рясий всё равно проводил его подозрительным взглядом, а затем осмотрел всю видимую часть улицы.
В воздухе что-то коротко и стремительно блеснуло, Рясий отшатнулся, но отскочить от окна не успел. Брызнуло стекло, и мужчина с хрипом упал на пол, хватаясь за торчащее из груди оперение. Бабка на кухне встрепенулась на звон стекла и поспешила в «гостявую». Вход в неё как раз располагался напротив окна, но бабушка оказалась шустрее предводителя вольных и успела скрыться в глубине коридора. Болт пролетел через дверной проём и засел глубоко в стене. Оперение ещё дрожать не закончило, как из-за косяка с бронебойным арбалетом на перевес вышла старуха и, прицелившись, пустила стрелу прямо через дыру в окне.
— Тьфу-ты, — оскорблённо сплюнула домовладелица. — Утёк, срань божеская!
Тинтари слегка вздрогнул, когда рядом с бедром в черепичную крышу вонзилась, злобно жужжа, стрела, и поспешил отсесть в сторону под прикрытие трубы. А затем и вовсе торопливо проскользил вниз и спрыгнул наземь, болезненно морщась. Но рука потянулась не к заду, а к животу, который до сих пор опоясывала повязка. Тинтари помянул цветистым недобрым словом обожаемую «жену», которую в последние дни вспоминал постоянно и думал о ней много. Такой чести ранее ни одна женщина не удостаивалась.
В сенях послышались голоса, и мужчина, перемахнув через заборчик, выскочил в проулок. Живот немилосердно скрутило от усилий, но Тинтари умел терпеть и не такое. Лекарь, к которому его оттащил нежданный помощник, оказался таким себе. Внутренности заживить сил хватило, а вот на дырки в спине и животе — нет. Тинтари попробовал было сунуться вольным лекарям, к которым всякая шваль теневая ходила, и они даже оказали ему радушный и тёплый приём. Слишком уж тёплый, едва не опалился. По болезненно-серому лицу прошла гримаса, и Тинтари вновь мысленно обратился к Дейне.
Она мало походила на ту наивную и доверчивую девушку из благородной семьи, на которой он «женился». Та Дейна не стала бы заказывать чьё-то убийство у вольных и уж тем более не избрала бы в посредники главу борделя. Хотя та Дейна, к ему казалось, не могла отнять чужую жизнь, но он своими глазами видел, как она свернула шею его же дружку.
— Да ты сплошная загадка, милая, — промурлыкал мужчина под нос строчку из известной песенки и из проулка свернул в проход между двумя покосившимися деревянными домами.
Остро пахнуло нечистотами, и Тинтари вышел на крохотный пятачок дворика, зажатого с четырёх сторон обветшалыми домами. Большая часть выходящих сюда окон была заколочена досками, в остальных слюдяные вставки так закоптились, что казались чёрными, а сами дома — слепыми. Жили здесь одни старики, у которых уже не хватало сил, чтобы держать порядок. Сидя на крыше в засаде, Тинтари слышал, как ворчливая бабёнка жаловалась мужу, что в стариковском притоне опять шумели, и подбивала супружника пойти с жалобой к страже.
Что ж, скоро её желание исполнится и стража набежит сюда со всех сторон.
Тинтари замер у дырявой дождевой бочки и осмотрелся. Рыжие глаза довольно прищурились. Едва придя в себя, он приступил к зачистке всех, кто хотел поживиться за его счёт. К своему неудовольствию, он поняла, что Дейна очень-очень богата и готова отдать за него любые деньги, что в другой ситуации ему бы даже польстило. После серии смертей самых видных вольных часть охотников отпала. Но всё же у большей части инстинкт самосохранения отсутствовал почти напрочь, иначе бы эти ребята вряд ли в вольные пошли. Слепой двор в окружении старых домов с такими же стариками-жильцами показался преследователям прекрасным местом для засады. И Тинтари тоже оценил их выбор.
Во дворике в живописных позах, иногда вповалку лежали уже окоченевшие тела. Двенадцать мужчин, среди них один оборотень, на которого Тинтари израсходовал аж две стрелы. Оперения торчали из глаз, спин, из груди… Тинтари стрелял только наверняка, чтобы противник умер на месте. Ранить он не любил, раненые всё же порой выживали. Поэтому стрелял только в
