— Не могу поверить, что этому мальчишке приходится жить в одном доме с этой женщиной. Он бы лучше был воспитан, воспитай его волки, — сказала она на прошлой неделе, заворачивая для него ореховый пирог.
Линк, сияя, посмотрел на меня:
— Нападение Лениной мамы на мою — лучшее, что случилось со мной за последнее время. Никогда мне раньше столько пирогов от Аммы не перепадало, — пожалуй, это была самая длинная его фраза с упоминанием случившегося в день рождения Лены. Он дал газу, и Колотушка покатилась по дороге, мы, как обычно, опаздывали.
— Ты учил английский? — вопросом это не было, я и без того знал, что Линк с седьмого класса ни одной книги не открыл.
— Не-а. Спишу у кого-нибудь.
— У кого?
— Твое какое дело? У кого-нибудь умнее тебя.
— Да ну? В прошлый раз ты списал у Дженни Мастерсон, и вы оба по паре заработали.
— У меня не было времени на подготовку. Я писал песню. Может, мы ее на ярмарке сыграем. Вот послушай, — Линк стал напевать песню, на пару с его же собственным голосом, звучавшим из колонок. — Девочка с леденцом, ты исчезла безмолвно, как тебя ни зови, не услышишь ты зов мой.
Отлично. Еще одна песня про Ридли. А что я удивляюсь, за последние четыре месяца другой темы для песен у него и не было. Я уже начал думать, что он навечно запал на кузину Лены, которая была полной ее противоположностью. Ридли была Сиреной, которая с помощью своей Силы убеждения добивалась желаемого, лишь один раз лизнув леденец. На какое-то время этим желаемым был Линк. Он не смог забыть ее, даже зная, что она лишь использовала его и потом исчезла. Винить его я не мог. Наверное, тяжко любить Темного мага. Иногда и Светлого-то мага любить не легче.
Я все еще думал о Лене, не смотря на оглушительный рев Линка, пока его голос не потонул вдруг в мелодии Семнадцати Лун. Только слова на сей раз были другими.
Семнадцать лун, семнадцать лет,
В ее глазах и тьма и свет
Срок грядет, но раньше тот
Полумесяц подожжет
Срок грядет? Что это значит? Семнадцать Лене стукнет только через восемь месяцев. Так о каком сроке тогда речь? И кто тот, кто подожжет луну?
Линк дал мне по уху, и песня исчезла. Он кричал, пытаясь переорать запись:
— Если бы мне удалось приглушить басы, получилась бы неплохая роковая мелодия, — я молча смотрел на него, и он снова треснул меня по голове, — успокойся, друг. Это же просто экзамен. Ты выглядишь таким же ненормальным, как мисс Луни — кухарка.
И беда в том, что он был не так уж и не прав.
У меня так и не появилось ощущения, что это последний день в школе, даже когда Колотушка въехала на парковку Джексон Хай. Для выпускников он таковым и не был, выпускной у них завтра, с вечеринкой, которая продлится всю ночь, и с обязательной парочкой пострадавших от алкогольного отравления. А вот нам — старшеклассникам и младшим классам оставался до свободы всего один экзамен.
Саванна и Эмили прошли мимо, игнорируя нас. Их короткие юбки были даже короче обычного, и через их тонкие топы мы могли видеть завязки купальников. Узелковый батик и розовый гринсбон.
— Гляди-ка. Сезон бикини, — засиял Линк.
Я уже и забыл. Мы были всего на расстоянии одного экзамена от пикника на озере.
Все, кто хоть что-то собой представлял, надели под одежду купальники и плавки, потому что лето начнется официально только тогда, когда ты сделаешь свой первый заплыв в озере Молтри. Народ из Джексона зависал чуть поодаль от Переулка Монка, где озеро становилось шире и глубже, и появлялось ощущение, что ты плаваешь в океане. Если не считать сомиков и водоросли. В прошлом году на озеро я ехал на заднем сиденье грузовика брата Эмори с Эмили, Саванной, Линком и половиной баскетбольной команды. Но это было в прошлом году.
— Идешь?
— Не-а.
— У меня есть еще одни шорты в Колотушке, но они не такие крутые, как вот эта прелесть, — Линк приподнял свою рубашку, и я увидел край его шорт, ярко-оранжевых в желтую клетку. Такие же «неброские», как и характер владельца.
— Я — пас, — он знал, почему я не иду, но я объяснять не стал. Я должен был вести себя так, как будто все в порядке. Как будто между мной и Леной все в порядке.
Но Линк сегодня сдаваться не собирался:
— Уверен, Эмили выделит тебе местечко на своем полотенце, — это было шуткой, мы с ним оба знали, что она этого не сделает. Демонстрация жалости легко уживалась с кампанией по уничтожению. Просто сейчас мы были такими легкими мишенями, словно мыши в мышеловке, что не представляли для них интереса.
— Отстань, а.
Линк остановился и положил мне руку на плечо, чтобы остановить меня. Я стряхнул его руку до того, как он начал говорить. Я знал, что он хочет мне сказать, и я был уверен, что этот разговор закончится не начавшись.
— Ладно тебе. Я знаю, что ее дядя умер. Прекратите оба вести себя так, словно вы все еще на похоронах. Я знаю, что ты ее любишь, но… — он не хотел этого говорить, хотя мы оба об этом думали. Больше он никогда не поднимет эту тему, потому что Линк — это Линк, он был единственным, кто сидел со мной за столом в столовой.
— Все в порядке, — все наладится. Должно. Я не представляю жизни без нее.
— На тебя смотреть тошно, друг. Она обращается с тобой, как…
— Как? — это был вызов. Я чувствовал, как у меня сжимаются кулаки. Я ждал повода, любого. Мне казалось, что если я сейчас не ударю, то взорвусь.
— Так, как обычно девчонки обращаются со мной, — наверное, он был готов, к тому, что я его ударю. Может он даже хотел, чтобы я ему врезал, только бы мне стало легче. Он пожал плечами.
Я расслабил пальцы. Линк есть Линк, даже если у меня возникает порой желание надавать ему тумаков:
— Прости, друг.
Линк усмехнулся, зашагав по коридору быстрее обычного:
— Да нет проблем, псих.
Пока я шел по лестнице навстречу неизбежному, почувствовал знакомый укол одиночества. Может, Линк прав. Я не знал, сколько мы еще с Леной протянем в таких отношениях. Изменилось все. Если уже и Линк заметил, то пришла пора взглянуть фактам в лицо.
В боку закололо, и я сжал больное место, как будто мог выдавить боль наружу.
Где ты, Ли?
Я сел на свое место одновременно со звонком. Лена сидела рядом, как и всегда, на Стороне хорошего глаза. Только вот на себя прежнюю она не была похожа. На ней была надета узнаваемая рубашка с треугольным вырезом, слишком большая для нее, и черная юбка, которая была на пару сантиметров короче, чем те, что она позволяла себе носить три месяца назад. Юбку едва было видно из-под рубашки, рубашки Мэйкона. К этому я уже привык. Еще на цепочке у нее висело его кольцо, то самое, что он всегда крутил на пальце, когда задумывался. Старая цепочка порвалась в день ее рождения, пропала где-то в пепле пожара. Я в тот день подарил ей кольцо своей матери в знак нашей любви, хотя сейчас я уже сомневался в ее чувствах. Не знаю почему, но Лена носила наших призраков, моего и ее, всегда с собой, на равных, на одной цепочке. Моя ушедшая мама и ее канувший в никуда дядя, заключенные в изгибах золота, платины и других драгоценных металлов, висели вдвоем поверх ее ожерелья с амулетами и прятались в слоях хлопка рубашки с чужого плеча.
