с вонючими овощами, приглядываюсь к кладовщице. Нормальная девка, вроде, и кольца на пальце нет.
* * *
Три дня спустя
Клюю носом за кухонным столом. На тарелке жареная картошка, в кружке чай зелёный, а в руке учебник. Зеваю. Завтра опять экзамен…
Первый в сессии я сдала. Точнее, мне поставили четвёрку в кредит. Хороший препод, понимающий. Второй раз не прокатит. Предмет сложный, а ведёт его у нас заместитель директора колледжа — тот ещё судак. Там авансов быть не может. Учу.
Даже к Жеке спуститься времени нет. Почти сутками за учебниками и тетрадками. Наташка дома не появлялась, не звонила, не писала. По фигу вообще. Ната сама себе хозяйка.
Отхлёбываю давно остывший чай, поглядываю в окно. Темно, фонари включились… Вздыхаю и снова погружаюсь в текст параграфа, но хватает меня ненадолго. Захлопнув книгу, встаю, потягиваюсь и выхожу на балкон.
Тепло, и звёзд полное небо, но насладиться видом мне не дают навязчивые мысли. Сама не знаю, как так вышло, но каждый вечер я жду появления Рамиля во дворе. Заметила, он уходит куда-то рано утром и возвращается ближе к ночи. Часто пьяный.
Обычно он усаживается с бутылкой на лавочку у нашего подъезда, бухает, а потом поднимается к себе. Я слушаю, как открывается лифт, его шаги по площадке, хлопок двери…
Пора бы уже ему во дворе появиться. Но нет.
Понимаю, что это неправильно. Надо выкинуть этого мужика из головы. Не получается. Я жду, а Рамиля всё нет.
Иду в кухню за кружкой с чаем и снова выхожу на балкон. Видит бог, стараюсь не думать ни о чём, кроме экзамена, а в голову лезет другое. Другой… И с балкона не могу себя заставить уйти. Стою, жду и даже волнуюсь немного. Сосед опаздывает почти на час.
Может, пропустила его появление, пока учебник листала? Не должна — на лавочке его нет. Не стал бухать, поднялся к себе? Не слышала, чтобы дверь хлопала. Тихо прокрался?..
Капец! У меня паранойя!
Мотаю головой, отгоняя наваждение, и тянусь в карман халата за телефоном. Надо отвлечься, поговорить с кем-нибудь. Наташке звонить не хочется. Нет её — и прекрасно! Жеке позвоню — поболтаем, а заодно выясню, что там с Соловьёвым.
Набираю номер начальника, надеясь, что его жена не закатит истерику по поводу моего позднего звонка. Женька трубку берёт, но вместо ответа я слышу какую-то возню и невнятное бормотание.
— Жень?
— А-а-алё!
Да он пьяный!
— У тебя всё в порядке? — спрашиваю и слышу, как на том конце связи что-то с грохотом падает.
— Сука-падла! — громко ругается Женька, и я понимаю — это он рухнул.
— Ты как? — у меня сердце замирает.
— Нормально, — хмыкает, но с горечью.
— Я сейчас приду.
Нажимаю кнопку отбоя и, чертыхаясь, выхожу с балкона. Не трачу время на переодевание — иду к Евгению в халате и тапках. На лифте быстренько спущусь.
Чего это он решил напиться? Никогда такого не было… Женька только однажды с алкоголем перебрал — на своей днюхе — и то быстро привёл себя в порядок. Сам. Остаток вечера был стёкл, как трезвышко. И где его благоверная? Как Надя допустила-то, чтобы муж наклюкался? Она ему даже из-за бутылки пива мозг выносит, а тут…
Спускаюсь на лифте на пятый этаж и уже почти не сомневаюсь — дело в Соловьёве-старшем. А я говорила Жеке, что наш новый сосед ничем не поможет… Говорила! Надо было что-то делать. Хотя что тут сделаешь? Против такого лома, как Михал Борисыч, приёма нет.
— Жесть! — вырывается у меня, когда Женька открывает дверь.
Вместо опрятного и привлекательного молодого мужчины на меня смотрит нечто заросшее щетиной, с опухшей пьяной рожей и вселенской тоской в глазах. Про несвежую майку и трико в пятнах тактично молчу. Но сказать хочется…
В кого ты превратился?! Как, вообще?!
— Заходи, Гель, — бормочет Жека, пропуская меня в квартиру.
В хате стоит затхлый запах — спиртное и сигареты. В комнатах темно. Свет зажжён только в кухне, там на столе тот ещё натюрморт — пара пустых чекушек и одна наполовину полная. Из закуски — солёные огурцы и сигарета в пепельнице дымится.
— Надя где? — хромаю к окну, распахиваю створки и поворачиваюсь к Жеке.
— Ушла Надя, — он грохается на табуретку, наливает стопку и выпивает, не закусывая.
Жесть! Жесть! Жесть!
Это как надо было достать эту охочую до выноса мозга беременную женщину, чтобы она ушла и до ночи дома не появилась?!
— Умойся, пойдём твою жену искать, — предлагаю горе-мужу.
У Нади в Падалках родственники ещё года два назад закончились, идти ей некуда. Наверняка сидит на качелях и рыдает. Я бы тоже рыдала… До такого состояния себя довёл Жека — смотреть страшно.
— Не пойдём, — мой начальник мотает головой и наливает ещё одну стопку водки.
— Ты совсем ку-ку, что ли?! — выхватываю рюмку у него из рук, пойло разливается по столешнице. — Из-за бизнеса семейную жизнь под откос пустить решил?! Женя, это тупо!
— Причём тут бизнес? — он поднимает на меня пьяные покрасневшие глаза.
— Э-э… — я теряюсь. — Думала, тебя Михаил Борисович из-за Игоря прессанул. Нет?
— Нет. Депутат ко мне претензий не имеет. Рамиль помог, как обещал.
Тогда я ничего не понимаю…
Выдвигаю табуретку из-под стола, сажусь и смотрю на Жеку. Он выпивает, закусывает сигаретным дымом и наливает ещё.
— Хватит, — беру чекушку и, протянув руку, выливаю остатки в раковину.
Плюсы малогабаритных кухонь налицо, а вот у Жеки на лице одни минусы. Он чем-то глубоко ранен и недоволен, что я решила сделать из него трезвенника. А я решила!
— Гель, я пойду ещё куплю, — обещает он.
— Тогда я с тобой работать больше не буду, — угрожаю.
— Кстати! — он вспоминает о чём-то и тянется к шкафчику. Достаёт оттуда пачку денег и вручает её мне. — Твоя зарплата. Хотел раньше занести, да видишь — некогда. Пью.
Смотрю на купюры и нервно сглатываю — это много. Отсчитываю, что мне причитается, остальное отдаю начальнику.
— Не-не, — он суёт мне купюры обратно. — Бери. Это тебе всё.
— С какой такой радости? Ты и так зарплату мне поднял. Жень…
— Я бронь отменил, которая была. Пить буду, а тебе на что-то жить надо.
— Да что случилось-то?! — не выдерживаю, кричу.
— Надя не от меня беременна…
— Чего?.. — у меня брови реально на лбу оказываются. — Как это?
— Вот так, — он разводит руками. — Приехал я вчера, а у меня дома, кроме жены, мужик какой-то. Оказалось, отец её будущего ребёнка.
— У тебя белая горячка, — припечатываю ладонь к его лбу.
— Нет, — ухмыляется и
