Великая сила заключена в Гласе алияды. И с ней — великая ответственность. Та, что жизнь приносит, может ее же отобрать.
Духовность — высшее благо. Алияда должна жить так, чтобы быть учителем всех созданий.
Алиядам надлежит жить в гармонии со всеми сущностями и природой.
Священный Архаир — единственное пристанище высших духовных сущностей. Дар не может жить за его пределами.
Дар надлежит держать в тайне. Он и знание о нем породят великую войну за пределами священного Архаира.
Алияда не смеет отнимать душу ни у одного высокоразвитого существа. Это против ее естества.
Наказание за нарушение любой из заповедей Кодекса — изгнание и изъятие Дара. Отречение от рода и собратьев. Забвение.»
Я заучивала слова Кодекса много лет назад, но читала их каждый день. Чтобы помнить, кто я, и чем обладаю.
— Прошу тебя, отец, — вижу перед глазами двери парадной залы, — я не могу сейчас туда вернуться… Мы уже перенесли помолвку на завтра… Чего еще ты от меня хочешь?
— Хочу, чтобы ты действительно поняла, что значит носить имя рода фан Дормейская, Аиша. Ты можешь воздействовать своим голосом не только на других. Но и на себя. Контролировать собственные эмоции. Полностью подчинять их себе.
— Это ты сделал с собой? — хмурюсь я, когда дворецкие распахивают перед нами двери. — Заблокировал все свои эмоции?
Сархад ничего не отвечает, а только смотрит на меня, как на жалкую дуру. И лишь только свет общего зала касается его лица, он надевает на себя маску дружелюбия.
Здесь все совсем не так, как было, когда я ушла.
Даже несмотря на блуждающее сознание, я понимаю, как сильно изменилась аура присутствующих. Арфы больше не играют, а певцы не рождают мелодию эйфории.
— Это она! — отец Пиериса с искаженным от гнева и боли лицом тыкает в меня указательным пальцем.
Я непроизвольно вздрагиваю и делаю шаг назад.
— Что здесь происходит? — нейтральным тоном осведомляется Сархад.
— Что происходит? — Бахрад делает шаг вперед. — Я скажу, что случилось. Она, — он вновь тычет пальцем в мою сторону, — нарушила наш Кодекс.
— Успойся, друг мой, я уверен, что…
— Она убила его! — взвывает мужчина, и тут я уже леденею от ужаса и неверия.
В голове всплывает картина, как Пиерис последовал за мной в коридор. Это мог видеть кто угодно. Но видел ли кто-нибудь, чтобы он вернулся обратно?..
— Не горячись, Бахрат, — Сафрол, отец Азалии и министр Справедливости выходит вперед. — Это очень серьезное обвинение, чтобы бросаться им.
— Больше никто не мог! — орет он, опадая на колени. Сафрол тут же подходит, кладя ему руку на плечо. — Это могла быть только эта девчонка! Она ненавидела Пиериса! Я слышал, как она насмехалась над моим мальчиком!
— Это правда, мой император, — один из моих учителей, Гейнс, тоже выходит вперед. Я всегда ненавидела его предмет «подчинение разума», и сейчас, похоже, он собирался вспомнить мне все неудачи. — Аиша никогда не чтила наших традиций, она…
— Это ложь! — выкрикиваю я, чувствуя как воздух покидает мои легкие, а ужас обвинения нависает над головой гильотиной.
— Даже сейчас, — Гейнс смотрит, топором обрубая все мои надежды, — она не может держать язык за зубами, зная, что нельзя прерывать учителя.
Сархад смотрит на меня очень хмуро, ничего не говоря. А я лихорадочно оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти хотя бы одно сочувствующее лицо. Не находя абсолютно ничего, кроме немого укора, начинаю в отчаянии заламывать руки.
— Отец… — хриплю я еле слышно. — Прошу тебя… Я не делала этого…
Ведь сам Сархад мог видеть меня! Не мог не встретить Пиериса… Тогда почему он молчит?.. Почему его губы так плотно сжаты?..
Осознание всеобщего предательства проскальзывает клинком под ребра. Я просто задыхаюсь, чувствуя себя абсолютно беспомощной под катком этой власти, которая вот-вот погребет меня под собой.
Я как в тумане помню дальнейшие события. Возможно, я и правда пошатнулась разумом после всего пережитого. Мое сознание просто не выдержало всего этого и растворилось.
Жесткие взгляды отца, допросы Сафрола, грубые руки стражников на моем теле и мрак темницы. А потом бесконечное, бессмысленное ожидание проведения экспертизы.
Они проверяли ауру Пиериса на последнее соприкосновение.
Кажется, я знала, что скажут Сафрол и отец, еще прежде, чем их впустили в мою камеру. Услышала приговор в медленных, неторопливых шагах. Такими никогда не озвучивают оправдательных приговоров. С хорошими новостями торопятся, чуть спешат.
— Мы провели экспертизу, — в голосе Сафрола мне слышится легкая грусть. Он не может сочувствовать мне. Просто не имеет права, как министр Справедливости. Но как отец моей бывшей подруги, он все еще помнил молодую девушку, гостившую в их резиденции.
Теперь для меня всё стало таким: бывшая любовь, бывшая подруга, бывшая планета, бывшая жизнь…
— Ты последняя, кто касался Пиериса, — произносит отец. А я не могу прочитать в его лице, сделал ли он это намеренно, или все же это стечение обстоятельств, и настоящих убийца останется неопознанным навсегда.
— Через несколько часов, после подготовки к ритуалу, тебя проводят в Целительный центр, где лишат голоса, а после, отправят на Аркануум, невольничий рынок. Таков вынесенный вердикт, исходя из тяжести совершенного тобой преступления. Ты осквернила землю священного Архаира кровью и отняла жизнь высшего существа. Мы еще пожнем плоды твоих деяний, Аиша фан Дормейская.
А я просто не могу пошевелиться от жестокости этого приговора. Смерть и та была бы легче.
Язык просто не ворочается во рту. Да и что говорить? Мои мольбы о пощаде только позабавят их. И поэтому я молчу. Сцепив руки до хруста суставов и сжав зубы до боли в челюстях.
Сафрол еще какое-то время переминается с ноги на ногу, явно испытывая неловкость, а потом резко выходит, оставляя меня с императором наедине.
— Ты мог бы спасти меня, — не спрашиваю, а утверждаю.
— Мог бы, — соглашается Сархад, медленно ходя из стороны в сторону в этой сырой камере без окон.
Фраза «как ты можешь» застревает у меня в горле.
У меня больше нет сил удивляться червивости его души.
— Как жаль, что тебе не достался мой дар, — произносит он, и я горько усмехаюсь.
— Серьезно? Ты и сейчас оцениваешь мою жизнь с точки зрения полезности?
— Если бы ты была полезной, Аиша, — он равнодушно смотрит на мое перепачканное белое платье и жалкий вид, — ты бы не оказалась в этой ситуации. Возможно, так будет даже лучше. Ты грозила мне. Смела указывать. А я не прощаю такого.
— Ты убил его? — рычу я, чувствуя, как слезы напитывают глаза.
— Разумеется, нет, — равнодушно отмахивается Сархад. — Это бессмысленный акт. Мальчишка бы мне еще пригодился.
«Бессмысленным актом» он называет убийство?
У меня просто язык к небу прирастает. Я поверить не могу в то, что стоящий передо мной равнодушный мужчина — и правда мой отец.
— Желаю тебе легкой смерти, Аиша, — произносит он, направляясь к выходу. — Прими наказание с достоинством. Ты все же несешь в себе императорскую кровь.
Я не смотрю ему вслед. Не хочу запоминать ничего. Я хочу, чтобы все это стерлось из моей памяти как можно быстрее. Действительно отключаю эмоции и нарастающую панику тела, не желающего расставаться с жизнью.
И позже, через несколько часов, когда меня доставляют в целительный центр, чтобы провести процедуру, я даже не особо сопротивляюсь. У меня просто нет сил. Моя жизненная энергия покинула тело, покорившись неизбежному.
Древние старцы смотрят на меня почти с сожалением, приставляя с пяти сторон какие-то сосуды и начиная нараспев произносить слова.
Я была готова ко многому. Представляла что угодно, но не это.
Когда ко мне потянулись ярко-голубые светящиеся спирали и проникли в горло через рот, обжигая каким-то мистическим ужасом, я зашлась в оглушающем крике, широко распахивая глаза, и едва не разрывая кожаные ремни на теле, которыми меня привязали к кушетке. Из меня вырывали голос вместе со связками. Наживую. И я захлебывалась криком и кровью.
