загадки и подсовываете, хоть что-то сказали уж.
— Навьи своих детей сюда по рождению приносят, — продолжает Тим. — Если протащить ребёнка сквозь три портала, будут они со здоровьем богатырским всю жизнь без хворей и напастей.
— И не потеряются в междумирье? — удивляюсь я. Интересно, а меня… если я навья, тоже мать сюда привозила?
— На то они и навьи, девочка, — шепчет Хухлик, устремив взор куда-то вверх.
Слежу за его взглядом и восхищённо ахаю. Гибкое тело, элегантные, вальяжные движения, мягкая поступь тяжёлой, мощной лапы. Ее изумрудный взгляд, кажется, прожигает насквозь, гипнотизирует. Красивая очень. С самого верхнего кольца цепи она одним текучим, плавным движением спрыгнула на последнее, крепящееся почти у корней. Там же, между золотыми звеньями вдруг оказалась играющая бликами солнца лежанка. Сев статуэткой, пантера уставилась на нас в гробовом молчании.
— Ну и? — фырчит Тим. — Долго ты памятник будешь изображать?
— Заче-ем-м ты его пр-р-ривёл-л? — неожиданно открывает она пасть, морща чёрный нос и топорща длинные ершистые усы. Голос Милославы и правда завораживает. Словно перезвон колокольчиков, мягкий и звонкий, подхватываемый ветром, он как будто звучит со всех сторон одновременно. Совершенно не вяжется с силой и опасностью хищника, что сидит перед нами.
— Ну так, не серчай, матушка, — мнётся Хухлик, — девочке провожатый надобен.
— Ты бы з-за не-его-о и был, — её зелёные глаза странным образом пульсируют. — А эту… бе-еду ходя-ячую, ви-идеть н-не хочу-у.
— Я тоже за тобой “скучал”, Милка! Аж свербит всё в одном месте, как спешил увидеть. И это не сердце, чтоб ты знала!
Пантера закатила глаза к массивному лбу и совершенно не по-кошачьи фыркнула.
— Какая… кошка между вами пробежала? — спросила тихо, но все услышали.
— Да вот же, девонька, она сама и пробежала, — хохотнул Хухлик. — Прокляли ж их, одновременно. Этот оболтус, на Купалу сарафан её, ради шутки спрятал. А Милослава первой красавицей в навьем всегда была, а пела как, ни одна пташка так не споёт. Вышла с купели, а он давай дразнится. — А вот нехрен по речкам голым задом сверкать! — возразил Тим, но на него никто не обратил внимания. — Ну, она и озверела. Поговаривают, голос вмиг силой налился и грозным рыком по реке разнёсся, а этому — Лиху, как с гуся вода! Девчонке прикрыться нечем было, а Тимофей гогочет… — Ну тут согласен, дураком был, — Тим сконфуженно потёр затылок. — Тут Боги и подоспели, заинтересовались значиться. Как наудачу, а оказалось, на беду, шкура пятнистая на камне лежит. Схватила её Мила, прикрыться, дубинку из ветви Дуба патриаршего вырубленную подхватила, это ж силищи и злости сколько было, да давай его по берегу гонять, переполошили половину навьего: и Болотника с его семьёй, и мавок, и Лешего, даже Яга со старым Кощеем пожаловали. Переворот учинили, погром настоящий! Этот же, — кивнул в сторону Лиха, — бежал, куда ноги несли, спотыкался, падал, корни берёзкам ломал, камни с мест их нерушимых двигал, траву-мураву истоптал. И вот… Я ж то и говорю им, — цокает нетерпеливо, как будто кто-то подгоняет в рассказе его, — добегались. Боги разгневались, её в ту самую шкуру и обрядили за то, что дубиной махала к Лукоморскому и привязали, а молодца нашего проклятием, чтоб бегал, как тогда: спотыкался, крушил и ломал всё на своём пути.
— Зат-то ср-тазу поня-ттно ста-ало-о, — ворчит кошка, деловито щёлкая хвостом, — Боги-и ум-ма ча-айную-ю лож-жечку-у отве-ес-сили. Всё в удач-чу влили, да и ту-у, в Купал-лу отобр-рали.
— Так, ты ж её, окаянная и забрала! — выкрикивает, не выдерживая, Тим! — Лучшие годы моей жизни, кошка драная, испоганила!
По небольшой поляне разносится грозное шипение, пантера прижимает уши и скалит пасть. Стальные когти скребут по лежанке, мне кажется даже, что вот-вот она спрыгнет и раздерёт нас всех, за компанию к Тиму, на месте.
— Ой, да не рычи! — машет в её сторону Лихо, совершенно не впечатлённый, — всё равно со своего насеста не спрыгнешь.
— А ты-ы и р-рад, да? Смотр-ри, Ти-им, когда-то ж-же найду-у спо-ос-соб, как догоню-ю, ка-ак…
— И что? Ну, догонишь? И что дальше? Девкой — то уже пробовала, не вышло.
— Ес-сли бы к дубу пр-ривязана не была, на лос-скуты бы пор-рвала!
— Так, может, потому и привязана, — Тимофей всё больше и больше распаляется, оставив нас с Хухликом сзади, походит к кошке почти вплотную. Она, вытянувшись в струну, клацнула перед его лицом зубами, да только достать не смогла. — Ну что ты за чудище, красивая же, голос — песня, а вредная — до одури. Выпороть бы тебя… — процедил он.
— С-сам виноват, ес-сли бы не твоя-я выходка, я бы нор-рмальной бабой была. Уж бы и замуж выйти могла.
— Ой да кому ты нужна, с характером таким?! И так не подар-рочек, а как кошкой стала, вообще озверела!
— Ой, вс-сё! Поди прочь, Лихо Одноглаз-зое, — покрутившись на месте, кошка вновь развалилась на лежанке. — Если хочеш-шь, чтобы я твоей дев-вке помогла, ос-ставь нас-с.
— Я не его девка! — попыталась возразить я, но мне показалось, что они оба меня даже не услышали.
— Батюшка, матушка… — залебезил Хухлик, аккуратно трогая Тима за рукав.
— Что?
— Ч-чего тебе? — рыкнули они, оторвавшись от игры в гляделки, почти одновременно.
— Васеньке… помочь бы. Я чего и говорю им, — зашептал в плечо, — хватит собачиться, нашли ж где…
— Поди пр-рочь, — мотнула головой пантера, — обращаясь к Лиходееву. — Ж-жди её у гр-раницы. Или с ответам-ми пр-ридет или ноги сам-ми пр-ринесут, в др-ремоте.
Когда мы остались одни, пантера некоторое время молчала, задумчиво всматриваясь в ту сторону, где исчез Хухлик с Тимофеем, а вот дуб словно ожил. Зашелестели в тихом, успокаивающем ритме листья, согнулись, словно хотели обнять Мирославу ветви.
— Да ну его, — словно оно живым было фыркнула она дереву, совершенно потеряв протяжность и рычащие нотки в речи. — Не видела его сколько… столько бы и не видеть! Сил моих нет, как бесит!
Ветер, шумящий в листве недовольно закружил листья дуба, путая в них дивный перезвон, как будто в одночасье запели песню несколько ловцов снов.
— Да не бурчу я, — возразила пантера, просто…
— Кхм, — постаралась обозначить своё присутствие. — Я, конечно, извиняюсь, но…
— А-а, забыла о тебе, — выложив лапу на лапу, пантера мотнула массивной башкой, вальяжно развалившись на золотой лавочке, — подойди поближе, девица.
Послушно подхожу, переступая бугрящиеся из-под земли корни.
— Присаживайся, — кивает она на один из них, ближайший к ней, — в ногах правды нет.
Видимо, не один год, и не один гость здесь штаны просиживал, корень был гладким, плосковатым, словно его отполировал кто.
На поляне воцарилась тишина, пока мы с пантерой играли в гляделки.
— В некотором царстве, некотором
