испытанием.
Поворот, десять метров до главных ворот, остановка. Снаружи донoсилось тихое ржание лошади и шелест акаций, росших по другую стороңу ограды, окружавшей бывший дворец Льедов. Пpогрохотала мимо тяжелая груженая повозка – припозднившийся торговец спешил вернуться домой на извилистые улочки расположенного ниже по холму Белого города.
– Приехали, миледи.
Я решительно распахнула дверцу кареты, внутренне готовясь к неизбежной встрече с прошлым.
И едва узнала место, где, казалось,изучила когда-то каждый камень и каждую трещинку.
Сейчас мало что напоминало о былой красоте и величии дворца Льедов. Высокая глухая стена ограды, тянущаяся по одну сторону широкой улицы, была покрыта выщерблинами и вмятинами, словно пострадавшая в затяжных боях старая сторожевая башня в устье Кортисс, некогда защищавшая город от атак Ромилии и Фиоренны. Черные пятна энергетических разрядов, паутинкой разбегавшиеся по каменной кладке, узоры, разбитые метким ударом лома, сколотая раскрошенная плитка. И надписи – кривые буквы, выцарапанные на неровной поверхности стены.
«Будь ты проклят, Франко!»
«Мои внуки остались сиротами».
«Ты был прав, старый друг».
«Ниаретт верит в вас, Льеды».
«Долой режим! Смерть узурпаторам Морелли!»
«Льед умер, но дело его живет!»
«Старший брат испепелит северных захватчиков!»
И почему-то : «Здесь был Антонио».
Что ж, по крайней мере,теперь стало очевидно, почему Морелли так и не передали дворец в пользование кому-нибудь из прикормленных ими лордов. Вряд ли нашлось много желающих жить в доме, вызывавшем у горожан не самые приятные ассоциации. Одно неосторожное действие или слово – и гнев толпы с легкостью мог перекинуться на нового хозяина дворца…
Наверное, захоти я узнать настроения, бродящие в умах кординнцев, не было бы способа лучше, чем прочитать все послания, украсившие стену заброшенного дворца Льедов. Их были десятки, сотни. Призывы к мятежу, обвинения в причастности отца и его политических союзников к взрыву, оправдание трагедии, слова поддержки, слова проклятия. Смятение и хаос.
Те же противоречивые чувства раздирали и меня саму с тех самых пор, как я вернулась в родной город.
Вытянутая полукруглая арка единственная не пострадала от рук разъяренных кординнцев. Время и мародеры не тронули ажурной цветочной резьбы, покрывавшей светлый мрамор, и в памяти, безжалостно разбуженной образами близких сердцу мест, вспыхнуло полуистертое видение детской ладошки, касавшейся резного края. Папа – высокий-высокий – сажал меня на плечи и смело открывал тяжелые двери, а я изо всех сил тянулась вверх, чтобы дотронуться до теплого камня и почувствовать, как пальцы ласкают ажурные листья, нащупывая границу света и тени, где теплота сменялась мягкой прохладой. А из распахнутых деревянных створок уже лился прямо на нас поток света, красок, запахов, оживленных голосов…
– Вы уверены, что хотите остаться здесь, миледи? Может, предпочтете гостиницу?
Вопрос возницы заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Взгляд соскользнул с резного узора арки,и яркое воспоминание рассыпалось в прах, столкнувшись с серой и мрачной реальностью. Светлый мрамор, отливающий синевой в неровном сиянии луны, был холоден, а дворец темен и пуст.
– Я уверена, – твердо ответила я. - Разгрузите багаж, помогите служанке занести все внутрь и можете быть свободны. Передайте вашему хозяину мою благодарность за помощь.
– Будет сделано, миледи, - после небольшой заминки откликнулся возница.
Темное дерево дверей за шесть лет рассохлось, обнажив ржавые гвозди,трещины рассекали иcкусный орнамент, будто старые шрамы. Казалось, хватило бы одного направленного удара, чтобы разнести хлипкую преграду в щепки, открыв дом на растерзание ворам и бродягам, но два артефакта, установленные в недосягаемо-высоких нишах арки, надежно запечатывали проход. Точно такая же сеть тянулась по периметру ограды, не давая злоумышленникам перебраться внутрь.
Я шагнула вперед, коснулась невидимой защиты. Кристаллы, инкрустированные в фокусирующую перчатқу, предупреждающе вспыхнули. Повеяло знакомой магией – магией Морелли… Габриэлло Морелли – но в отрыве от хозяина она не вызвала ту же бурю чувств, что охватила меня на каретной станции. Сила прильнула к руке, словно истосковавшийся по ласке кот, мягко скользнула по коже – эхо, всего лишь эхо того, что уже никогда не доведется почувствoвать. Я вернулась домой, но не в прошлое.
Ничего в Кординне уже не будет прежним.
Нащупав тонкую невидимую нить энергетического плетения, я потянула за нее, временно деактивируя сторожевой артефакт. Толкнула ворота, уже не опасаясь магической отдачи. Створки раскрылись с протяжным плачущим скрипом.
Я была внутренне готова к тому, что увижу, но сердце все равно болезненно сжалось oт неизгладимого чувства потери.
Зрелище, открывшееся взгляду, было безрадостным. Некогда великолепный сад, полный жизни и ярких красок, пришел в запустение. Деревья и кустарники, прежде аккуратно подстриженные, разрослись, искусственный пруд обмелел, а дорожки скрылись под плотным ковром старых листьев. Давно не чищеные фонтаны затянуло ряской и кувшинками, на дне каменных чаш темнел перегной. Стена дворца скрылась под зелеными побегами плюща.
Вспугнутые птицы, единственные хозяева дворца Льедов на протяжении долгих пяти с половиной лет, откликнулись на вторжение недовольными трелями. Я была для них незнакомкой, бесцеремонно нарушившей сонный покой уединенного сада, незваной гостьей в чужих владениях, которая почему-то посмела посчитать эти места своими. Я и сама вдруг почувствовала себя чужой – в собственном доме, в Кординне, в Ниаретте. Зачем я вернулась сюда, если никто не ждал и не хотел моего возвращения?
Пустые, ненужные вопросы.
Дворец встретил меня запустением. Плотно запечатанный магией матери, он,тем не менее, не избежал печальной участи сада. Углы заросли паутиной, дорогие ковры и мебель выцвели и побурели от пыли. Душный сухой воздух казался горячим и тяжелым. Тишина давила, не давая сделать ни вдоха.
Я дома...
«Мама, мы дома! – высокий детский голос прозвенел в голове эхом дрожащих на ветру колокольчиков, которые служанки развешивали по саду. - Мы вернулись!»
Я вздрогнула, словно наяву ощутив прикосновение горячих отцовских ладоней. Он всегда спускал меня с плеч именно здесь, на пороге,и я неслась вприпрыжку через анфиладу светлых просторных комнат, чтобы первой обнять маму. Обычно она пряталась от полуденного зноя в тенистой беседке посреди сада или вышивала , сидя на низком диванчике у фонтана, журчавшего во внутреннем дворе. Дворец Льедов, всегда полный гостей матери,иллирийских послов, советникoв и деловых партнеров отца, светился магией, словно драгоценная кристальная жила, но один изумруд – главное папино сокровище – сиял ярче других. И даже тогда, когда мама не отзывалась на мое приветствие, я легко находила ее по мягкому насыщенно-зеленому свету ромилийской магии,
