Ознакомительная версия.
Тревожно и тяжело колотилось сердце; кот изредка подергивал ухом.
Когда Марика продолжила есть, пушистый гость облизнулся; глаза его сделались грустными.
Значит, голодный.
Несколько минут спустя, закончив трапезу, Марика осторожно приложила палец к промасленному после похлебки дну и сбивчиво зашептала:
— Дорогой котелок! Спасибо тебе за еду для этого животного, какой бы она ни была. Пусть ему будет сытно и вкусно, пусть убережет его от холода и наполнит бодростью. Спасибо тебе за помощь с этим, хоть я и понимаю, что просить на отряд, наверное, невежливо…
Осторожно накрыв посудину крышкой, она приложила пальцы, как учили — сначала ко лбу, затем к сердцу, — и поклонилась.
А после достала из котелка кусок сырого мяса, который оставила на том месте, где сидела.
Уходя, Марика напряженно размышляла о том, стерильно ли будет после такого питаться из котелка самой.
Но выбора не было.
Пусть зверь будет сытым, а она — целой. Этот Уровень, как ни один другой, учил быстро и правильно расставлять приоритеты.
* * *
Следующие два часа Марика беспрерывно следовала вниз.
Тропка сделалась совсем пологой и скользкой; хлюпала под ногами грязь. Мысли плавали от темы к теме и путались: то долго кружили вокруг источников света и увиденных в них непонятных символов, то перескакивали на дом — оставшуюся в Нордейле квартиру, то вовсе исчезали, позволяя брести с пустой, как рассохшаяся деревянная бочка, головой. Чувство любви к миру растворилось полностью, теперь оно казалось иллюзией: было или нет — не разобрать. Наверное, все-таки было, но сейчас помнилось слабо, как выпорхнувший за окно утренний сон, оставивший после себя сладкий шлейф волшебства и немного светлой тоскливой грусти.
Пахло отсыревшими сосновыми иглами и влажной землей; с каждым вдохом легкие будто очищались от городского смога, выдыхали скопившуюся грязь, делались светлее.
Через какое-то время небо затянуло облаками; стало пасмурно.
Иногда, чаще всего внезапно, Марику накрывало ощущение, что дикий кот следует по пятам, и тогда она нервно оглядывалась, но за спиной каждый раз оказывалось пусто. Ни рыжей шерсти, ни длинных ушей… Однако взгляд в спину оставался, и это тревожило.
Время от времени приходилось сверяться с картой — до следующего рисунка, похожего на многогранный кристалл; судя по скорости смещения точки, еще идти и идти. Едва ли она доберется туда до вечера.
Усилился ветер.
Шумно заголосил оставшийся позади лес, смешиваясь с нарастающим гулом воды — где-то впереди текла речка. В какой-то момент тропинка окончательно превратилась в сплошную чавкающую жижу, и далее пришлось карабкаться по лежащим по сторону от дороги валунам.
К тому времени, когда она добралась до воды, которая оказалась, скорее, быстрым горным ручьем, нежели речкой, тело совсем вымоталось. Ноги гудели, сапоги превратились в два грязевых леденца на палочках, толстовка вымокла, волосы слиплись на затылке, исцарапанные ладони кровоточили. Камни оказались влажными и холодными — руки соскальзывали с их поверхности не хуже подошв, — и чтобы не упасть, приходилось постоянно напрягать мышцы и держаться за поверхность всеми конечностями.
Сразу за противоположным берегом ручья виднелся луг, и Марика, бросив на него короткий взгляд, принялась размышлять, как бы перебраться на ту сторону, не намочив ноги. Сапоги сохнут долго, до ночи далеко — не раскинешь же палатку, чтобы праздно подсушиться часок-другой перед закатом? Кто знает, сколько еще идти, а время на Уровне течет странно, это она уже заметила.
Пальцы в ледяной воде моментально застыли.
Содрогаясь от холода, она быстро потерла друг о друга ладони, смысла с царапин грязь, ополоснула лицо и потянулась за флягой, чтобы снова заполнить ее водой. Сейчас бы чуток посидеть, отдохнуть и можно снова двигаться в путь.
Ветерок трепал рассыпавшиеся вокруг опущенного лица локоны.
Перед переходом придется хорошенько подвязать рюкзак, затянуть на нем все шнуры и веревки, потому как если упадет в воду, пиши пропало — добра не уберечь.
Марика повернулась и посмотрела на скользкие торчащие из воды спины камней в нескольких метрах ниже по ручью. Если она хочет сохранить обувь сухой, придется прыгать по ним.
Длинная толстая палка, похожая на изогнутую трость, выручала неимоверно. Она нашлась на берегу, и теперь использовалась в качестве шеста: Марика упирала ее в каменистое дно, переносила вес на руки и осторожно выбирала подошвой очередную наиболее устойчивую точку. Шаг, еще шаг. Медленно еще один.
Вокруг не осталось ничего, кроме шума воды, склизких неровных каменных спин и предельной концентрации на собственных движениях. Впереди три булыжника — последний почти полностью скрыт потоком.
Давай, еще чуть-чуть, ты почти сделала это!
Ступив на твердую землю, Марика шумно выдохнула от облегчения, согнулась, уперла руки в колени и какое-то время стояла так, пытаясь прийти в себя.
Ручей пройден. Дальше будет легче. Наверное.
Порывы ветра трепали капюшон, холодили взмокшую шею, бросали по плечам завязанные в хвост волосы. Палка — такая надежная и крепкая палка-выручалка — лежала рядом на траве; лучше взять ее с собой, пригодится. Горный ручей ворчливо бурлил за спиной — жертва в него не угодила.
Наконец, отдышавшись, Марика разогнулась, подняла с земли шест и огляделась, выбирая направление. Затем напряженно застыла, нахмурилась, чуть склонила голову на бок и посмотрела в сторону: слева за кустом кто-то плакал.
Человек. Женщина.
* * *
— Я потеряла их, слышите? Потеряла!
Она была мокрой с ног до головы, русые волосы облепили узкое вытянутое лицо без грамма косметики. Толстовка ходила ходуном — молодая девчонка, не старше самой Марики, нещадно мерзла, вероятно, после падения в ручей. Рядом с ней, на траве, лежала знакомая дощечка с выдавленным кругом посередине — прибор для эвакуации; центральная часть кнопки горела красным.
— Что потеряли? — осторожно спросила Марика, не особенно желая знать ответ, однако выработанная за годы работы вежливость не позволила молча пройти мимо.
— Семечки! Они были во внешнем кармане, когда рюкзак упал в воду. Когда я упала в воду!
Во внешнем кармане? Дура.
Марика не нашлась, что ответить. Если человек идиот, это надолго, но не говорить же ему об этом в лицо? Где хоть зерно рационализма? Ведь понятно, что самый ценный предмет — это семечки, так зачем же по-глупому рисковать? Сама она запихнула их на самое дно самого глубокого внутреннего кармана и для дополнительной сохранности надежно затянула веревкой.
Ознакомительная версия.
