стулом, который поставил за Марком и на который указал Марку сесть, а затем подошёл к выключателю и погасил почти весь свет. Лука с Вишней переглянулись друг с другом, найдя в глазах другого изумление действиям Давида.
Сильным, резонирующим к пристальному вниманию голосом, таким, каким обычно начинают важные и сильное повествование, Давид говорил Марку:
— Закрой глаза, Марк. Закрой глаза и дай мне знать, когда в глазах твоих уйдёт любое значимое напоминание о свете.
Марк нервно кивнул Давиду, через дрожащий глубокий вздох, сосредоточившись на той темноте, какую он видел в своих глазах, и том, как с неё постепенно сползают разлагающиеся световые картинки, он сидел прямо и неподвижно, сложив руки на колени.
Вскоре, он уверенно и спокойно сказал:
— Всё. Я вижу только темноту.
Давид обошёл Марка вокруг, прося всех хранить гробовую тишину, и, в итоге встав позади него, наклонившись поближе к его ушам, он начал говорить своим книжным голосом, какой он умел делать, и какой любил использовать с поводом и без:
— И так, Марк, сейчас ты должен попытаться представить, что та темнота, что стоит перед твоим глазами, на самом деле окутывает всего тебя.
И вдруг, сделав голос бортпроводницы, Давид громко объявил:
— Спасибо, что воспользовались нашей туристической компанией, надеемся, что вам понравилась наша программа, которую мы с таким добросовестным усердием составили специально для вас.
Все вокруг снова залились хохотом, кроме Марка, конечно же. Трудно было разглядеть его реакцию в темноте, но, как только он открыл глаза, он спешно выдвинулся включить свет.
Давид пританцовывающей походкой подбежал к Луке, она дали друг другу «пять» и когда Давид приземлился на кресло, смотрели друг на друга и смеялись.
Через секунду в комнате вновь зажегся свет, Марк весь был красный то ли от злости, то ли от насмешек окружающих. Он вернулся к хохочущим гостям и сел рядом с Давидом за барной стойкой.
— Да, да… — Надувшись, пробубнил Марк. Но это не остановило хохот Луки и Давида.
В конце концов, отдышавшись и успокоившись, и, конечно, дабы подметить так хорошо проходящую встречу, друзьями была опрокинута ещё одна рюмочка.
— Давид, ты всё-таки как-то это, помягче что ли — Обращался к Давиду Лука — А то ведь, мы завтра зайдём к Марку а он там будет болтаться на верёвочке. И записку оставит, всё, напишет, довели. — Под последнее слово Давид с Лукой снова рассмеялись. Марк же, ради приличия и подержания дружеской атмосферы, скромно улыбался.
— Ну, зато, быть может — Начал Давид — Таким образом, доведя Марка до самоубийства, я заслужу расположение Марьи.
Вишня громко рассмеялась, она спрятала лицо, и от смеха отбивала себе колено рукой. Когда она смогла говорить, она, всё ещё пробиваясь на смех, сказала:
— Я просто представила такую картину, — приходит Давид, говорит, вот, мол я довёл Марка до самоубийства, а я такая: «О, Давид, как это мило с твоей стороны!» — В этот момент все уже заливались смехом, кто-то даже прокашливался смехом, а у Марка были абсолютно круглые глаза, у него уже не было сил комплементарно улыбаться, и, сдерживая себя от смеха, Вишня продолжала — «Такой благородный поступок, ах, конечно же я тебе всё прощаю» — Вишня приложила руку ко лбу, выражая, в шутке её глубоко тронутую душу.
— И он приводит меня — С новой мыслью начала Вишня, ухватив Луку за рукав — приводит в комнату где висит Марк, весь уже синий, с языком наружу, такой «Э-э-э» — Изображала Вишня повешенного, скорчив рожицу и повесив голову набок — А я такая, «О, Давид!», и такая махаю ручками, аж подпрыгиваю, «Ах, Давид, какая прелесть, какая прелесть!», и прямо свечусь от радости, бегаю рядышком.
К этому моменту Лука уже упал на пол и колотил по нему кулаком, а Вишня, всё не могла остановиться:
— Я ещё такая, знаешь, ручкой так, подмахиваю к себе, так принюхиваюсь к трупному запаху, и прямо визжу от счастья: «А-а-а, мой собственный доведённый до самоубийства Марк». И в конце бегу и вешаюсь на шею Давида, и вся расцеловываю его, хвалю, какой он замечательный.
Лука уже схватился за Вишню, и через страшный, уже больной смех, пытался остановить её:
— Всё, всё, да успокойся уже.
Давид, глянувший на несколько ошарашенного Марка, снова захотел смеяться, но нашёл в себе силы сказать:
— Ну вообще я бы не удивился, если бы всё так и было, учитывая нездоровую любовь Вишни к созданию смертельных ловушек для Марка или организации операций по его устранению.
— Чего?! — Возмущённо закричала Вишня — Ты что совсем дурак? — Вишня поискала под рукой, что такого можно запульнуть в Давида и обнаружила в стакане оливку, которая и стала орудием возмездия.
Лёгкий выкрик «А!» послышался от Давида, в лицо которого прилетела оливка.
— Я ничем таким не занимаюсь, нет у меня никакого нездорового увлечения — оправдывалась Вишня, запив сказанное вином.
Давид же посмотрел на Марка и, как бы, отрицая слова Вишни, чуть помотал головой из стороны в сторону, внушая Марку взглядом сигнал тревоги.
Марк повернулся к барной стойке, он взял свою рюмку, взял бутылку чего-то, чего сам не знал, и беззаботно налил содержимое в рюмку до краёв. Он быстро осушил её и принялся налить ещё. Налив, и снова держа рюмку в положении, готовясь снова осушить её, он рассмеялся. Смех был около истерическим, но слабым, по большей части, его слышал только рядом сидящий Давид.
И Давид смотрел на Марка и начал добро улыбаться, Марк взглянул на него в ответ. Через дружелюбную улыбку, Давид сказал Марку:
— Ну, вот он, этот чёртов мир. — Секунду спустя, добавив, легонько подталкивая размякшего Марка — Давай, скажи это.
Марк смотрел в глаза Давиду, но было видно, что взор его устремлён в себя, подняв рюмку, он сказал:
— Чёртов мир.
Лука, до того шушукающийся с сестрой, вдруг поднял голову, сощурил глаза и спросил:
— Кто-то сказал чёртов мир?
— Я сказал — Уверенно ответил Марк.
Лука в строгости посмотрел, неспешно подняв свою рюмку.
— Чёртов мир — Проникновенно бросил он в ответ.
— Чёртов мир — Последовала за всеми Вишня.
И, наконец:
— Чёртов мир — Сказал в куда-то в стол Давид.
Шум весёлой компании стих. Было слышно, как позади горит камин, как Давид почёсывает свою бороду, а Лука расчёсывает свои волосы.
— Ну что же — Начал бодро Давид — Настало время сбросить тяжёлые цепи, обременяющие наше бытие, пора открыться этому миру, сказать ему: «Слушай, да, я с тобой»
Лука приподнял голову и, несколько нетрезвым
